Вивьен коснулся ее плеча. – Мы можем не обсуждать это. Я знаю, что ты не разделяешь многих взглядов христианской веры. Скажи я это при свидетелях, меня бы самого арестовали, но я… уважаю твои верования ничуть не меньше, чем свои.
– Сейчас даже я понимаю, насколько сильно ты рискуешь, занимая свою должность при таких взглядах, – качнула головой Элиза и прильнула к нему, уткнувшись лицом ему в плечо. – Пообещай мне, что будешь осторожен, Вивьен, пожалуйста. Я… не знаю, смогу ли пережить, если с тобой что-то случится.
Вивьен коснулся ее щеки и нашел ее взгляд.
– Я тебя люблю, – вдруг сказал он. Глаза его тут же округлились от удивления и страха. Он и сам не ожидал, что произнесет это вслух и что эти слова покажутся ему такими громкими. Казалось, они эхом разлетелись по комнате, и после них на все окружающее пространство упала звенящая тишина.
Элиза смотрела на него невыносимо пронзительным взглядом, и глаза ее блестели, словно она могла вот-вот заплакать.
«Не стоило этого говорить. Зачем ты это сказал?!» – мгновенно осудил себя Вивьен.
– И я люблю тебя, – тихо произнесла Элиза, потянувшись к нему и поцеловав его. Когда она отстранилась, Вивьен улыбнулся, приблизился к ней снова и развязал пояс ее маскировочной сутаны, после чего настойчиво потянул ее вверх.
Элиза не сопротивлялась. Вновь представ перед ним в своем привычном облике, с немного растрепавшимися волосами и зардевшимися щеками, она повторила его действия, после чего оценивающе взглянула на него, остановив взгляд на грубоватом нательном кресте, упавшем поверх рубахи. Элиза, продолжая испытующе смотреть на него, медленно развязала завязки своего платья и опустила руки по швам, ожидая, что он сам снимет с нее одежду. Он не стал медлить и исполнил ее желание, после чего позволил ей стянуть с него рубаху. Чуть подрагивая от холода, Элиза сделала к нему шаг и осторожно коснулась грубого шрама на правом боку.
– Ты так и не пообещал, – прошептала она, поднимая на него глаза, – что будешь осторожен. Понимаю, глупо, когда инквизитора об этом просит какая-то лесная ведьма, но…
– Ты не какая-то, – строго перебил он, перехватив ее руку и пробежавшись по ней пальцами от запястья до плеча. – Ты моя.
По всему телу Элизы прошла горячая волна. Она подалась вперед и обвила руками шею Вивьена. Он схватил ее на руки, она обхватила бедрами его талию и начала целовать его со всей жадной страстью, на которую была способна. Она ожидала, что Вивьен понесет ее на кровать, но в следующий миг ощутила под собой прохладную поверхность деревянного стола.
Листы бумаги и чернильница полетели на пол, и лишь книги, лежавшие на самом дальнем краю, остались нетронутыми.
Она впивалась ногтями в его руки и обжигала его своим частым жарким дыханием во время поцелуев. Он касался губами ее лба, шеи, плеч, щек…
Когда из груди ее вот-вот должен был прорваться громкий стон, полный наслаждения, он коснулся рукой ее губ и, едва сдерживая улыбку, прошептал:
– Тсссс.
От осознания, что их могут заметить, и что нужно вести себя тише, Элизой отчего-то овладело еще более сильное возбуждение, и она потянулась наверх, яростно – почти хищно – поцеловав его, лишь частично подавив рвущийся наружу стон.
«Ты моя», – продолжало звучать в ее памяти.
«А ты мой», – думала она. – «Только мой. Навсегда».
***
Над Руаном едва забрезжили предрассветные сумерки, когда Вивьен и Элиза, облаченные в инквизиторские сутаны, как можно тише выскользнули из комнаты Вивьена, миновали трапезный зал и направились в сторону лесной тропы. Отдалившись от постоялого двора и начав двигаться по еще пустынным улицам, они, наконец, пошли медленнее. Элиза все еще не спешила выдавать себя просящимся наружу смехом, однако то и дело игриво оглядывалась на Вивьена, запоминая каждую перемену на его сосредоточенном лице, каждый блик в напряженном взгляде, изучающем все вокруг на предмет возможной опасности разоблачения.
Элиза чувствовала, как дыхание ее замирает на несколько мгновений, а сердце приятно щемит от одной единственной мысли: «я люблю его. Люблю по-настоящему. Я ведь никогда не думала, что когда-нибудь еще смогу это почувствовать».
На этот раз воспоминания о минувших темных днях, после которых Элизе с трудом удалось воскресить в себе желание жить, не вызвало в ней такой сильной боли. Она смотрела на то, что было у нее здесь и сейчас, и чувствовала себя счастливой. Разумеется, она не питала излишних надежд на то, что когда-нибудь они с Вивьеном будут открыто показываться на людях в компании друг друга, что их связь перестанут считать преступлением и святотатством и что когда-нибудь они сочетаются браком и заведут детей. То чувство, которое связывало их с Вивьеном, всегда будет под запретом, она знала это безошибочно, но разве могло это помешать любить? Ей не впервой было любить человека, который по своему положению не был ей ровней, с этим ощущением неравенства она уже научилась справляться. И на этот раз дело ведь было не в кровном наследии ее возлюбленного – Вивьен, как и она, не отличался знатным происхождением, он родился в деревне, и у него не было за плечами земель и состояния, обязывавших его вступить в выгодный брак и соблюдать формальности, сковывающие знатных особ. Дело было в том, какой структуре он – если можно так выразиться – отдал самого себя. При этом Элиза осознавала, что душой Вивьен остался свободен от многих догматов, провозглашенных Церковью, но он служил ей и пользовался привилегиями, которые она даровала ему. Элиза понимала, что не может требовать от Вивьена оставить должность, отречься от Церкви и бежать с нею, чтобы выстроить личное счастье – инквизиция не простила бы такого предательства, она нашла бы беглецов и жестоко расправилась с ними, в какой бы уголок земли они ни подались. Элиза страшилась этого и не хотела позволять событиям развиться таким образом. Она вдруг поняла, что готова с несвойственным для нее спокойствием смириться с тем положением, в которое их с Вивьеном ставили обстоятельства его службы. Она была готова на то, чтобы их любовь оставалась тайной, которая принадлежала бы лишь им двоим.
«А что насчет брака?» – спрашивала она себя. Не раз она встречалась с женщинами, которые называли вступление в брак – особенно в выгодный брак – своей заветной целью. Они выходили замуж за нелюбимых людей, отдавали им всю свою жизнь, потом убегали от них к любовникам, от которых могли забеременеть, и позже либо выдавали незаконных детей за законных, либо и обращались к Элизе за
