Кеб остановился перед «Домом наслаждения», и Эйприл взволнованно вздохнула.
— Вы уверены, что хотите туда войти, мисс? — спросил кучер. — У этого заведения плохая репутация. Если вы войдете туда одна, то вас могут принять за проститутку, вы уж меня простите.
Эйприл вынула из ридикюля несколько монет и протянула кучеру:
— Спасибо. Я уверена, что со мной ничего не случится.
— Я бы проводил вас, но моя жена оторвет мне голову, если узнает, что я переступил порог такого заведения.
Эйприл тоже не очень-то хотелось туда входить. Она только что побывала в Ньюгейтской тюрьме, где ей грубо отказали в свидании с Райли, поэтому она решила, что все, что ей остается, — это приехать сюда.
Она подошла к входной двери и повернула ручку.
В нос ударил знакомый запах вина и… разврата. Слышались звуки пианино — играли какую-то бравурную мелодию, и Эйприл показалось, что те же голоса, что и раньше, смеялись и пели. Снова нахлынуло старое ощущение беззащитности и отчаяния. Если бы она услышала слова «Эйприл Джардин, иди-ка здесь убери», то, наверное, стала бы искать половую тряпку.
— Чем могу помочь?
Эйприл вздрогнула и повернулась.
Толстый слой румян и пудры не скрыл возраста женщины.
— Гленда?
— Да.
— Это я, Эйприл.
Гленда наморщила лоб, потом узнала.
— Эйприл Джардин? — Она с удивлением осмотрела Эйприл с головы до ног. — Черт, а ты, видать, преуспела. Но сюда-то зачем тебя принесло? Мадам рвала и метала после того, как ты смылась. Если она тебя увидит, выпустит тебе все кишки.
Эйприл с трудом сглотнула.
— Гленда, мне нужно ее увидеть. Она здесь?
Проститутка выпучила глаза:
— Точно нужно?
Эйприл молча кивнула. Гленда ушла.
Секунды превратились в вечность. Эйприл осталась наедине со своими страшными мыслями. И с воспоминаниями о том, как они с Райли гуляли возле пещеры, а снег рисовал серповидные узоры по обеим сторонам тропинки. Один раз она поскользнулась, и Райли ее поймал. Она знала, чувствовала, что он всегда сможет ее подхватить, сколько бы она ни падала. А теперь может упасть Райли, и будь она проклята, если допустит это. Если бы в ее силах было перевести стрелки часов назад, когда не было такого страха и таких угрызений совести! Но тогда она не узнала бы не поддающейся описанию радости от того, что полюбила Райли.
Наконец появилась мадам, а за ней — стайка девушек. Этот момент снился Эйприл с тех пор, как она покинула бордель: девушки заведения будут таращить на нее глаза со страхом и завистью. Но сейчас мысли Эйприл были далеко от детского хвастовства. Она здесь, чтобы просить мадам о помощи в освобождении своего мужа.
Мадам стояла перед ней подобно королеве, которую оскорбила подданная. У Эйприл вспотели ладони.
— Мадам, — с дрожью в голосе начала она, — могу я занять несколько минут вашего времени?
Эйприл вдруг почувствовала себя выскочкой, судомойкой, вырядившейся маркизой Блэкхит.
Мадам высокомерно подняла бровь, губы презрительно изогнулись. Она слегка повернула голову в сторону девушек, сгрудившихся позади нее.
— Займитесь своими делами! — прикрикнула она на них.
Эйприл чуть не подпрыгнула и не побежала на кухню.
Мадам пошла впереди Эйприл в свой кабинет. Она села за письменный стол, и снова Эйприл почувствовала себя нерадивой служанкой, которой делают выговор.
Обе молчали.
— Мадам, — по-французски сказала Эйприл, — я пришла попросить у вас прощения.
Мадам с насмешливой гримасой откинулась на спинку кресла.
Эйприл сжала в руках ридикюль.
— Я украла ваш дневник и сбежала с ним. Я уговорила Дженни уехать со мной, что мы и сделали, не сказав вам ни слова. Я воспользовалась вашим доверием и нанесла вам урон. И за все это я покорнейше прошу меня простить.
— Очень красноречиво. Но зачем ты здесь?
— Мадам?
— Почему ты просишь прощения? Судя по твоему виду, ты не пришла просить, чтобы я взяла тебя обратно судомойкой. Также я уверена, что ты никогда не переступила бы порога моего заведения, если бы тебе не потребовалось что-то от меня. Итак, повторяю: зачем ты здесь?
Как и раньше, проницательность и прямота мадам сбили Эйприл с толку.
— Дело в моем муже. Он в тюрьме. И в вашей власти помочь ему оттуда выбраться.
Мадам улыбнулась. Это была улыбка человека, который только что понял, что у него на руках выигрышная карта.
— A-а, теперь понятно. Пожалуйста, продолжай.
Мадам прикурила сигарету.
И Эйприл рассказала, как она воспользовалась дневником, чтобы притвориться дочерью мадам и таким образом получить деньги у мужчин, каждый из которых испугался, что является ее отцом. Она объяснила, как случилось, что дневник попал в руки человека, еще более бесчестного, чем она. И как этот человек хотел при помощи дневника ее арестовать, но в тюрьму вместо нее попал ее муж. Когда Эйприл добралась до этой части своего рассказа, голос у нее дрогнул.
— И что ты хочешь, чтобы я сделала? — спросила мадам.
— Ваш дневник — единственное доказательство против нас. Появитесь в суде и заявите, что это подделка.
— Это нелепо. Ты просишь, чтобы я лжесвидетельствовала?
— Но вы же не в первый раз нарушили бы английские законы.
— К чему мне это? Зачем рисковать собственной свободой ради твоего мужа?
Эйприл открыла ридикюль.
— Здесь семь тысяч фунтов. Это все, что у меня есть. Эти деньги дали мне люди, которых я обманула, и помимо этого у меня оказалась еще большая сумма. Если недостаточно, то я смогу достать вам столько, сколько скажете.
Мадам выпустила изо рта струйку дыма.
— В тюрьме твои деньги мне будут не нужны.
— В таком случае, если вы не хотите сделать это для моего мужа, может, вы сделаете это для моего свекра?
Мадам рассмеялась и протянула руку к блюдцу, чтобы стряхнуть пепел.
— Мне безразличны что один, что другой.
— Его зовут Джона Хоторн, герцог Уэстбрук.
Рука с сигаретой замерла в воздухе, и пепел, не попав в блюдце, просыпался на стол.
— Выходит, ты стала членом семьи Хоторнов? Ты прочитала мой дневник и узнала, что мы с ним кое-что значили друг для друга. Но с тех пор прошла целая жизнь. Наша любовь давным-давно умерла.
Эйприл покачала головой:
— Вы до сих пор много для него значите. Он с тоской вас вспоминает. И сожалеет.
— Я этому не верю.
— Это правда. Он до сих пор страдает.
— Страдает? — Ноздри у нее затрепетали от гнева. — Да он не испытал и капли тех страданий, которые вынесла я.
Она встала и, подойдя к окну, уставилась на ночной Лондон.
