— Я отвечу на ваш вопрос, — задумчиво сказала Маргарет. — Вы отказываете мне, не позволяете войти. Мы вступаем в дискуссию, и я при этом остаюсь снаружи. Вы продолжаете убеждать меня, что леди Элейн меня не примет. Мы оба воспитанные люди и не станем поднимать шум, всего лишь продолжим вежливо настаивать каждый на своем, обсуждая условия моего возможного визита.
Уголки губ Ньютона поползли вниз.
— Возможного визита? Но это не произойдет, ни при каких условиях. Вы не войдете в дом.
Ей необходимо выиграть время.
— Разумеется. Но как не войду? Могу я пройти через вход для прислуги?
— Ни в коем случае!
— Полагаю, я не смогу проникнуть через окно, которое будет кем-то услужливо оставлено открытым?
— Никогда.
Щебетание женских голосов за дверями гостиной стихло, уступая место шорохам.
— Получается, что и через заднюю калитку я тоже не смогу пройти?
— Ни… — начал слуга, но в этот момент дверь гостиной приоткрылась и появилась головка леди Элейн.
— Ньютон, не могли бы вы… ох… — Взгляд светлых глаз остановился на Маргарет.
Это была та самая женщина, что отказывалась принимать ее. Маргарет полагала, что у подруги просто не хватало мужества высказать ей все в глаза. Леди Элейн, в сущности, была милой девушкой. Глуповатой и чуть более допустимого легкомысленной. Но душа у нее была добрая. И причиной того, что в возрасте двадцати пяти лет она все еще оставалась незамужней, было скорее небогатое приданое — и, конечно, пресловутая манера смеяться, — нежели что-то другое. Леди Элейн была миловидная, несколько пышнотелая, и теперь, когда она увидела перед собой Маргарет, губки на ее личике округлились.
Элейн поправила рукой светлые кудри.
— О-ох, — пролепетала она. — Маргарет. Отец приказал мне не общаться ни с кем, кто придет от ваших братьев. Он почти дословно так и сказал.
Перед глазами Маргарет возникло это предложение, с выделенными курсивом словами.
— Какое счастье, что я не собираюсь говорить с вами от имени моих братьев. Я пришла поговорить от своего собственного имени. Позвольте войти?
Ньютон не шевельнулся, а Элейн покачала головой:
— Не могу позволить — как бы мне ни хотелось. Ньютон получил строжайшие инструкции. Никто из вашей семьи не должен пересечь порог этого дома. Полагаю, отец намерен принять сторону ужасного мистера Тернера и теперь боится, что этот Тернер, как человек дикий и необузданный, придет в страшную ярость, если отец выкажет вам расположение.
— Мистер Эш Тернер? — Маргарет нахмурилась. — Дикий? Мы говорим об одном и том же человеке?
Он точно не стал бы держать ее в дверях в такую промозглую погоду. Возможно, в разговоре он не всегда следовал правилам этикета, заявления его были не всегда уместны, но, когда она бросила в него комок земли, он даже глазом не моргнул.
А когда решил, что Ричард ее обидел, чуть не отлупил ее бедного брата. Да, возможно, в нем и есть нечто дикое.
Леди Элейн смотрела на нее во все глаза.
— Маргарет, вы последняя, как мне кажется, кто должен оспаривать это утверждение. Он же практически простолюдин. О хороших манерах он не имеет никакого представления. Простых людей не учат контролировать свои эмоции. Они не в состоянии сдерживать свои порывы. Их так приучили.
Маргарет взглянула на Ньютона, который даже бровью не повел, выслушав речь хозяйки. Маргарет едва сдержалась, чтобы не отметить, что простолюдины, которые их окружают, пожалуй, единственные люди, кто по-настоящему привык скрывать свои эмоции.
— Позвольте мне вас сразу успокоить, — произнесла она вместо этого. — Я пришла вовсе не для того, чтобы заставлять вас идти наперекор воле отца. Мы женщины, Элейн, и не голосуем в парламенте. Не обладаем правом наследования. Мы знаем свое место. Я никогда бы не попыталась вмешаться в происходящее с вашей помощью. Я в любом случае не смогла бы повлиять на результат.
Леди Элейн смотрела на подругу с удивлением:
— Полагаю, вы правы. Приятно, что здравый смысл вас не покинул. Что же вы хотите?
— Всего лишь общения.
Леди Элейн рассмеялась — долгий хриплый смех, закончившийся похрюкиванием.
— О, Маргарет, я не такая глупая гусыня, чтобы поверить в эту сказку.
— Я совершенно серьезно, Элейн. Я соскучилась по вас — будь вы хоть глупой гусыней, — скучала все эти месяцы. Тосковала по вашим праздникам, сплетням. По вашей дружбе. Даже по вашему чудовищному смеху. Я скучала по всем друзьям. Я не изгнанница, заточенная в провинции. Теперь уже нет.
— О, Маргарет. — Леди Элейн прижала кончики пальцев к губам и покачала головой.
— Я дочь герцога. Да, незаконнорожденная. — Голос Маргарет задрожал, и она еще сильнее подняла подбородок. — Но я все равно его дочь. Не имеет значения, чем завершится процесс — выиграет мистер Тернер или проиграет, — я желаю вновь стать членом общества. Разумеется, я не рассчитываю быть принятой во всех домах, но хочу иметь больше, чем имею сейчас.
Заканчивая свою речь, Маргарет знала, что препятствие непреодолимо. Ей было бы проще разрушить Тауэр до самого основания, чем изменить законы английского общества. Все же это не означает, что она решила сдаться.
Элейн поджала губы.
— Что вам нужно?
— Приглашение, — медленно произнесла Маргарет.
Она ожидала опять услышать нервный смех подруги, но Элейн лишь молча кивнула.
— Думаю, — сказала она наконец, — в этом я смогу вам помочь.
— Вам совсем не обязательно это делать.
Эш ничего не ответил брату на столь простое заявление. Он даже не мог повернуться в его сторону, поскольку в этот момент камердинер завязывал ему галстук самым модным, по его утверждению, узлом — несомненно, это произведет впечатление на лордов, встреча с которыми назначена на полдень.
Эш смотрел перед собой, делая вид, что не осведомлен о прибытии Маргарет в город.
— Правда, Эш. Вам не обязательно это делать. Ричард и Эдмунд Далримплы не заслуживают такого вашего поступка по отношению к себе.
Камердинер сделал шаг назад, любуясь работой. Эш продолжал стоять, не поворачивая головы.
— Вспомни, как они повели себя с тобой. Как поступили с Хоуп. Черт, в конце концов, что они сделали с Маргарет. Скажи — доверяешь ли ты Далримплам нести ответственность за герцогство?
— Я их простил.
— Ты, — Эш сделал небольшую паузу, — не вполне понимаешь, что они сделали с Хоуп.
Он слышал, как брат прошелся по комнате.
— Месть — не для нас, смертных, Эш.
