– С удовольствием.
– Как насчет Валенсы? – спросил он, предложив мне еще соку. – Ты когда-нибудь была там.
– Нет. Это недалеко от испанской границы, да?
– На реке Миньо, – кивнул он. – Оливейра, мой друг из Виго, советовал мне обязательно посетить ее. Говорит, это настоящий крошечный средневековый город. Все стены и бастионы остались в целости и сохранности, а внутри втиснулись церкви и дома. Думаю, нам надолго запомнится это путешествие.
Едва дыша от возбуждения, вызванного его присутствием, я подумала, что, безусловно, так и будет.
На следующий день за завтраком он остался за своим столом в дальнем углу столовой, а я – за своим. Когда я вошла, он поднял голову, и уголки его губ приподнялись в едва заметной улыбке. Я тайком вздохнула с облегчением – значит, он не изменил своих намерений, и прошлым вечером это был не внезапный порыв, о котором, проснувшись, жалеют. Я справилась только с половиной своих булочек и кофе, когда он, проходя мимо, тихо сказал:
– Я жду тебя в холле минут через пятнадцать. О'кей?
– О'кей, – кивнула я, почувствовав, как наполняюсь радостью. Прошло так много времени с тех пор, как я испытывала какие-либо чувства, даже отдаленно похожие на радость, что в течение нескольких удушливых секунд я готова была расплакаться. Глупая, сказала я себе. Все говорят, что я снова буду счастлива и что я просто слишком упрямая, чтобы поверить им. На протяжении нескольких месяцев меня не покидала убежденность, что после того, что я совершила, я не имею права чувствовать себя счастливой – и из-за этого доктор Макклур терял со мной терпение. Он становился то нежным, то грубым, но его наставления всегда оставались одними и теми же: оставь прошлое там, где ему положено быть, ничто не в состоянии его изменить; если ты хочешь вновь обрести психическое и эмоциональное равновесие, то нужно начать жизнь заново. Что ж, в это утро доктор Макклур был бы доволен мной. Ожидая Джонатана, я выбрала на полке еще одну открытку и написала на ней то, что еще Двадцать четыре часа назад казалось попросту нелепым: «Прекрасно провожу время. Дженни», а потом, написав адрес клиники, отдала открытку мальчику, который дежурил в приемной.
– Готова?
– Да. – Я стремительно обернулась, ощущая, как щеки заливает краска. – Камера, путеводитель, карта– все, что должен иметь хорошо экипированный турист.
– Думаю, мы сможем обойтись без карты, – усмехнулся он. – Здесь существует одна-единственная дорога, по которой можно добраться от Вианы до Валенсы, так что вряд ли мы рискуем заблудиться.
– Может быть, но в тех горах водятся волки, а я не девочка, чтобы рисковать.
– Что-то сомневаюсь.
Джонатан протянул мне руку, и мы рассмеялись.
– Во всяком случае, так рисковать.
Под любопытными взглядами нескольких человек из целой армии служащих «Санта-Луции» мы прошли по розовому мраморному холлу мимо ваз с вьющимися растениями и вышли на парковку. Это был единственный неприятный момент за весь день.
– Твою или мою? – спросил он, глядя на обе наши машины, припаркованные рядом. – «Фольксваген» больше подходит для местных дорог.
– А «ламборгини» больше впечатляет.
– Когда у меня полетит задняя подвеска, я буду знать, кого винить, – добродушно пошутил Джонатан, открывая для меня дверцу автомобиля, и я облегченно вздохнула.
Даже теперь, мысленно возвращаясь в тот день, я нахожу его волшебным. Это был один их тех особенных солнечных дней, которые, пожалуй, бывают только в детстве, когда абсолютно все доставляет радость, когда небо все время голубое и у вас со спутником полное взаимопонимание. Но я с самого начала должна была понимать, что, как и в детстве, эта благодать не может продолжаться долго. На первом же повороте мы выехали на пешеходную дорожку перед одним из религиозных монументов, которые португальцы, казалось, воздвигали на каждом, даже самом маленьком пригорке. Джонатан свернул в сторону и остановился.
– Ты такое видела?
У подножия гранитной лестницы, ведущей к святыне, стоял пожилой лысеющий мужчина со щегольски повязанным на шее красным платком, а рядом с ним стоял аппарат, выглядевший так, словно его вытащили из музея.
– Что это?
– Всего-навсего настоящий фотографический аппарат «Цейс икон», – ответил Джонатан, взявшись за дверную ручку. – Не может быть, чтобы он действовал! Должно быть, это просто своеобразная приманка, чтобы завлечь туристов. Вероятно, там внутри находится современный «Инстаматик». Этой штуковине, наверное, лет сорок!
Вслед за Джонатаном я обошла автомобиль и подошла к фотографу, который, следуя обычаю, поправлял ярко-желтую накидку, защищавшую аппарат от солнца, и проверял на устойчивость хлипкую треногу, на которой тот бы закреплен.
– Сколько? – спросил Джонатан.
Фотограф порылся в кармане и извлек четыреста эскудо. Засмеявшись, Джонатан покачал головой и достал из бумажника сто пятьдесят эскудо. Фотограф явно расстроился и предложил триста эскудо, а Джонатан в ответ – двести. Сделка состоялась, довольный фотограф поставил нас на вторую ступеньку, и Джонатан обнял меня за талию.
Голова фотографа исчезла под накидкой, а затем почти сразу же появилась снова, и он с помощью куска грубой деревяшки, которая, по-видимому, служила ему экспонометром, произвел настройку. Потом голова опять спряталась под тряпкой, и фотограф осторожно просунул руки в прорези.
– Неужели он в действительности собирается фотографировать этой штукой? – не веря своим глазам, спросила я. – И как мы получим фотографии, если он их все-таки сделает?
Лысеющая голова наконец появилась над накидкой, и Джонатан спустился вниз, чтобы узнать, как мы сможем получить фотографии и нужен ли ему наш адрес.
Лысая голова неистово замоталась из стороны в сторону, и фотограф бережно извлек из темных недр чистую фотобумагу и опустил ее в узкий деревянный короб, подвешенный на одном конце его камеры.
– Невероятно, – смеясь, сказал Джонатан. – Это не надувательство, эта штуковина на самом деле работает, он проявляет негатив!
Не веря себе, мы смотрели, как фотограф поднимает влажную, теперь почерневшую фотобумагу и осторожно кладет ее на деревянную подставку перед объективом.
– Что он делает?
– Фотографирует негатив. Чтобы поверить этому, нужно увидеть все своими глазами. Вероятно, нам следовало дать ему четыреста эскудо, которые он просил. Зрелище того стоит!
Наши будущие снимки еще много раз погружались в емкость с раствором, а потом фотограф с торжествующим видом вытащил из ее темной глубины фотографию, пожалуй, скорее серо-белую, чем черно-белую, но фотографию, которая была сделана камерой, напоминавшей те, что десятилетиями раньше поджидали туристов, желавших сфотографироваться на фоне пирамид или победоносно поставив ногу на убитого тигра. И не одну фотографию, а две! Они были еще влажными, но на них можно было рассмотреть двух человек, которые обнимали друг друга и, смеясь, смотрели друг другу в глаза, словно любовники. Интересно, подумала я, не пришла ли подобная мысль и Джонатану, когда он смотрел на свой отпечаток. Но если и пришла, то он ничего не сказал на этот счет и только попросил:
