— Добро пожаловать в мой дом, дамы и господа. Я счастлив, что в свои годы еще достаточно крепок, чтобы пить вино, принимать гостей и охотиться. Но большую радость в меня вселяет то, что моими гостями являетесь вы, что вино я распиваю с вами, и охотиться нам предстоит бок о бок! Спасибо всем вам, что согласились отпраздновать очередной прожитый мною год вместе со мной.
Гости зашумели и в зале затрезвонили друг о друга бокалы.
Беатрис сидела между графиней дю Сорель и своим братом маркизом д’Эрлеви. Жозефине де Блесси досталось место рядом с графом Антуаном де Гроссом, который в свою очередь занимал место по левую руку юбиляра. Эвет де Блесси краснела и смущалась по правую руку Филиппа, который положил ту самую руку ей на колено.
До ушей Беатрис дошел тихий шепот брата, обращенный к юной де Блесси:
— Мадмуазель Эвет, — сделав небольшой глоток, сказал маркиз. — Вы сегодня прелестны, словно лик, сошедший с иконы.
— Филипп! — маркиза де Эспри слегка ткнула его локотком и прошептала: — Оставь ее! Найди кого-нибудь себе по возрасту.
Филипп не стал спорить и, рассмеявшись, кивнул. Однако, когда вниманием Беатрис завладела графиня дю Сорель, он снова принялся заигрывать с короткая сцена.
— Не терзайте себя понапрасну, — дала совет графиня, наклонившись к собеседнице так близко, что Беатрис почувствовала ее дыхание на своей щеке. — Вам за ним все равно не уследить, а Эвет уже достаточно взрослая.
— Она еще ребенок, — покачав головой, ответила сестра Филиппа и кинула сердитый взгляд на маркиза. — Можно подумать, что здесь больше нет женщин.
— Конечно, есть, но вы посмотрите на них, — Элиан повела ладонью, одетой в белую перчатку, в неопределенном направлении.
Беатрис окинула взглядом присутствующих дам. Она поняла, что имела ввиду графиня. Кто-то из женщин был уже слишком стар, кто-то был некрасив, маркиза Амори была слишком худа, мадам Дидье тучная настолько, что, казалось, еще один кусочек мяса и она просто лопнет. Оценивая женщин, Беатрис подмечала у некоторых кривые зубы, у иных большие или, наоборот, слишком маленькие носы. Круглые, словно блины, лица или заостренные, как у хорьков. Короткие сморщенные или чересчур длинные шеи, костлявые пальцы, пальцы-сосиски. Оттопыренные и большие уши. Впрочем, не все женщины были уродливы, некоторые, и таких не мало, очень милы. Но либо слишком юные, либо влюбленные в мужей или кого-то еще, либо имели уже столько фаворитов, что переходили за все рамки приличия.
— Даром красоты обладают лишь избранные, — прошептала Элиан. Она игриво подмигнула собеседнице. — И вы в их числе.
— Как и вы, — зардевшись, ответила она. — Но ум благо более редкое.
Проследив за взглядом Беатрис, Элиан рассмеялась. Напротив них сидела мадам Лоуп. Она могла бы стать очень обворожительной особой, даже не смотря на ее слишком близко посаженные глаза и маленький нос, если бы в ее карих глазах виднелось больше доброты, а не эгоистичности, больше теплоты к окружающим, а не любовь к самой себе. И если бы она умела хоть иногда слушать, а не болтать без умолку.
— Я не могу с вами поспорить, — Элиан укрыла своей ладонью пальцы Беатрис. — Не смотрите на нее.
— Почему? — де Эспри скользнула взглядом по руке графини, но свою не убрала.
— Боюсь, если она заметит ваш взгляд, мы обречены слушать ее унылую трескотню.
Смеясь, женщины решили поднять бокалы за дарованное им счастье.
Музыканты играли веселую мелодию, блюда сменяли друг друга, за столом переговаривались, время от времени не забывая о старом герцоге, пили за его здравие.
Когда гости насытились и напились, слуги начали убирать со стола. Гости расходились по своим покоям, шумно прощаясь до утра и желая друг другу удачи на охоте.
— Так рано и в постель ложиться не хочется, — немного разочарованно протянула Беатрис.
— Одной? — шутливо спросила графиня, подняв бровь.
Беатрис улыбнулась, задавшись вопросом, почему она краснеет, когда Элиан так шутит.
— Не хотите ли чаю? Я отдала приказ, чтобы после ужина он был готов.
Элиан поджала губы, задумавшись на мгновение.
— Да, пожалуй.
В камине потрескивали поленья, от света на стенах и мебели танцевали тени. Комната была небольшая, уютная и богато обставленная.
«Как раз для нас» — неожиданно пронеслось в мыслях де Эспри, когда она посмотрела на Элиан. Графиня была красивой, статной и в ней ощущалась сила, какая именно, Беатрис не знала. Она чувствовала, что Элиан может принести ей несчастье, но какое? Разве что… да, Бернар может потерять голову от такой женщины. Маркиза поймала себя на мысли, что не только Бернар.
На столик поставили фарфоровые голубые чашечки и разлили горячий чай. Беатрис взяла в руки чашку и подула, остужая кипяток. Что-то насторожило ее в поведении гостьи. Элиан сидела, замерев, с чашечкой в руке, выпрямившись, словно струна.
Еще немного продлилось молчание. Маркиза не сводила глаз с Элиан, когда та резко встала и горящим взором посмотрела на нее.
— Я люблю тебя! — выпалила дю Сорель, упав на колени перед Беатрис и прижав ее руку к своим влажным губам.
— Что?
— Как только я увидела тебя, я поняла, что люблю тебя! — пылко шептала Элиан, сжимая ладонь Беатрис.
Глаза маркизы расширились, она буквально вскочила с кресла и, отступая от графини, споткнулась о диван и чуть не упала. Элиан прижала ее к себе.
— Этого не может быть, это глупость. Ты глупость говоришь! — вскричала Беатрис, пытаясь оттолкнуть дю Сорель.
— Можешь уговаривать сколько угодно, но в глубине души ты знаешь, что это правда! — Элиан поцеловала ее губы.
— Нет! — вырвавшись, Беатрис юркнула в спальню и захлопнула дверь.
Она подбежала к окну и распахнула его, часто вдыхая прохладный ночной воздух. Сердце колотилось так сильно, что отдавало в висках. Трясущимися руками она стала расшнуровывать платье. Скинув его, еще некоторое время провозилась с корсетом. Когда ее аккуратная грудь оказалась на свободе, Беатрис шумно вдохнула воздух.
Ее знобило, когда она заползла в постель и укрылась с головой одеялом. Она старалась думать о чем-то другом, о чем угодно, но губы все еще ощущали прикосновение к ним.
Графиня Элиан дю Сорель наблюдала за Беатрис в замочную скважину. Потом, довольная собой, выпрямилась. Приложив руку к закрытой двери, она развернулась и, мягко ступая, поспешно направилась в свои покои, готовая громко рассмеяться.
Филипп выехал во двор на белой кобыле, легкой и изящной. Было еще холодно, при каждом выдохе изо рта выходил пар. Вокруг, скуля и лая, бегали собаки, виляя хвостами, им, как и большинству людей, уже не терпелось выйти на травлю зверя. Сновали туда и сюда слуги, подавая своим хозяевам ружья, ножи, плащи или перчатки. Слышались команды, отдаваемые гончим. Кто-то поздоровался с д’Эрлеви, он, улыбаясь, кивал в ответ. Женщины провожали его заинтересованными взглядами. На Филиппе был надет бархатный кремовый камзол, в тон ему бриджи, блестящие сапоги, по голенищу которых проходила изумрудная линия, серый короткий плащ, державшийся на большой серебряной пряжке, и светлая широкополая шляпа. На перекинутом через плечо ремне висело ружье.
