— И какая же болезнь творит это, мадам?
— Алчность… похоть… — Она немного сощурилась, глядя прямо на Роберта. Розалинда сделала еще глоток меда. Опуская кубок, она едва не поставила его мимо стола. Пролитая лужица медленно растекалось по его поверхности. — Как часто мы не ценим того, что у нас есть, и страстно желаем тогда, когда у нас этого уже нет.
— Мадам, это похоже на раскаяние.
Розалинда посмотрела на Стефана пристально, изучая черты его лица. И ему показалось, что он зашел слишком далеко.
— Что вы знаете о раскаянии, Ламорт? — наконец спросила она и цинично рассмеялась. — Мы слышали рассказы об инквизиции. Вы беспощадны в своей охоте за ересью и колдовством. Вы сожалеете хотя бы об одной казни?
Стефан почувствовал, что с дальнего края стола на него пристально смотрит Кэтрин. Она по-прежнему не узнавала его, но проявляла большой интерес. Ему хотелось ответить ей нежным взглядом, дать понять, что она в безопасности, но это было невозможно. До нее было слишком далеко. Кроме того, любопытные глаза еще продолжали рассматривать безобразного инквизитора. Поэтому, спрятав свои чувства под маскарадный костюм, он вновь повернулся к матери.
— Мадам, я вижу, раскаяние сжигает ваше сердце и душу. Вам необходимо исповедаться во грехах, которые вы совершили.
Розалинда смахнула слезу и сделала глоток меда. Поставив кубок на стол, она горько улыбнулась.
— Бог все знает о моих грехах, Ламорт. И я буду гореть за них в аду. Раскаиваться мне поздно.
— Но это ересь! — возмутился Стефан. — Разве вы не знаете, что можете исповедаться только священнику. Только служители церкви могут общаться с Богом. Во Франции людей сжигают на кострах и за меньшие грехи!
— Сжигают на кострах? — откликнулась Розалинда. — Это могло бы доставить облегчение тем углям раскаяния, что сжигают мою душу.
Она говорила серьезно, и Стефан почувствовал внезапные угрызения совести. После того, как Кэтрин покинула Даунинг-Кросс, он много размышлял о трагических событиях в их семье. Тогда мать вызвала у него ожесточение, граничащее с ненавистью. Теперь он смотрел на нее другими глазами. Все меняется со временем — грехи, мысли, ненависть. Розалинда тоже изменилась. Сколько лет она лелеяла образ Роберта в своем сердце, искусно обманывая своего благородного мужа? Теперь, когда муж мертв, она обнаружила тусклые пятна на доспехах и дыры в его кольчуге. Это открытие разорвало на части все, ради чего она жила — вожделение, страсть, жадность. Она очнулась ото сна и обнаружила, что все мечты поблекли. Стефан страдал вместе с ней, но в то же время знал, что только смерть может освободить ее разум и душу от совершенных грехов.
— Мадам, мы не должны судить себя сами. Оставьте это Богу. — Стефан произнес это мягко, прикрывая своей рукой ее руку. В ее глазах он прочитал благодарность и, надеясь, что никто не слышал слов утешения, отвернулся.
К этому времени уже многие покинули Грейт Холл. Ужин закончился, и Кэтрин грациозно направлялась к выходу, мельком взглянув сторону Стефана. Он долго смотрел ей вслед. Вскоре к нему подсел Марлоу.
— Ламорт, — сказал он, — я вовсе не уверен, что архиепископ одобрит ваше появление в Англии.
— Это вне его компетенции, — заметил Стефан. — Инквизиция обладает большей властью, чем архиепископ.
Марлоу улыбнулся.
— Время покажет, мой друг. Однако пока вы здесь, могу сообщить, что обнаружил нечто странное в комнате графини Розалинды.
Стефан нахмурился. Любовь Марлоу к интригам не была для него тайной.
— Вы имеете в виду свою мать? Я не раз слышал, что вы обращались к ней именно так.
Марлоу пожал плечами.
— Разве инквизицию беспокоит, как я называю женщину, которая меня родила?
— Меня беспокоит все, граф, — ответил Стефан. — За малым обычно скрываются большие грехи.
— Розалинда, на самом деле, моя мать. Но, кроме того, она озлобленная и властная женщина…
— …которая мешает вам единолично управлять графством? — продолжил Стефан и заговорщически улыбнулся.
Марлоу был достаточно проницателен и умен, чтобы ответить прямо. Вместо этого он достал маленькую статуэтку женщины со множеством грудей. У ее ступней лежал полумесяц.
— Я нашел этого языческого идола в ее спальне, — продолжил Марлоу. — Я уверен, что она ходила на праздник в деревню и участвовала в ужасных языческих обрядах.
Стефан резко повернулся. Он не мог поверить, что Марлоу посмеет предать свою мать, которая всю жизнь обожала его. Он мрачно взглянул на брата.
— Такое обвинение может привести к ее казни, — сказал он, надеясь, что Марлоу передумает и откажется от клеветы.
Но Марлоу лишь печально покачал головой.
— Я потрясен не меньше вашего. Но как благочестивый христианин, не позволю, чтобы в замке процветали ересь и поклонение языческим идолам.
Стефан понимающе кивнул.
— Не стоит терять время. Мы начнем расследование немедленно. Я должен все выяснить, задать вопросы относительно графини слугам и вассалам этого графства.
Марлоу побледнел.
— Неужели это необходимо? Во Франции вы хватаете людей по одному подозрению и мучаете, пока он не сознается. Зачем же здесь вести расследование?
— Наше появление на этой земле не должно слишком раздражать людей. Надо, чтобы другие тоже осудили ее перед сожжением.
— Перед сожжением? — прошептал Марлоу. На его лицу промелькнуло нечто похожее на сожаление и тут же исчезло.
— Таков закон, лорд Марлоу. Руки инквизиторов не должны быть запачканы кровью. Поэтому сожжение может быть единственным видом казни. И графиня будет сожжена, если не раскается в ереси. Расследование только подтвердит ваше обвинение. Если люди убедятся в ее грехе, то одобрят наказание. А пока, скажите, не скрываете ли что-нибудь вы, граф?
— Нет, — медленно произнес Марлоу. — Мне нечего скрывать. Можете спросить кого угодно. Однако здесь много таких, за кем стоит присмотреть. В деревне есть несколько женщин, замеченных в ереси.
— Было бы неплохо иметь список. И сообщите своему дворецкому, что завтра утром мы начинаем расследование по делу графини Розалинды. — Стефан сухо поклонился и ушел. Внутренне он ликовал. Теперь он мог говорить с любым обитателем замка. И никто не удивится, если он задаст несколько вопросов о графе Джеймсе.
Стефан добрался до отведенной ему комнаты. Он чувствовал накопившуюся за целый день усталость и невероятную тяжесть на сердце. С трудом открыв тяжелую дверь, он вошел в спальню и облокотился на дверной косяк. Такого жестокого предательства по отношению к матери Стефан все же не ожидал от Марлоу и был уверен, что Кэтрин, узнав об этом, тоже пришла бы в ужас.
