Кирсти покраснела.
— Вам Джиллианна написала об этом?
— Да. Письмо было подробное и длинное. — Гизела ласково обхватила ладонями лицо Кирсти. — Поговори с Пейтоном начистоту. Излей ему душу. И послушай, что он скажет. Уверена, он поймет тебя, и все твои сомнения исчезнут. С этой ночи начинается твоя настоящая жизнь. Откровенный разговор решит все ваши проблемы. И лишь после этого скажи ему о ребенке. Не раньше, иначе будешь думать, что это из-за ребенка он так легко принял брак с тобой.
Кирсти долго раздумывала над советом Гизелы и не заметила, когда та ушла. Девушка вздохнула, потянулась за кружкой меда, которую Элис оставила для нее, и отпила пару глотков. Вспоминая свой разговор с Гизелой, Кирсти подумала, что та права. Нельзя все время себя жалеть. С этим надо покончить. Пусть венчание свершилось не так, как ей хотелось бы, но оно свершилось. И нечего выискивать причины для расстройства. Все не так уж плохо. А если она постарается, будет еще лучше.
Не каждой женщине достается такой муж, как Пейтон.
Его мать посоветовала ей поговорить с ним начистоту. Совет, конечно, хороший. Но хватит ли у нее решимости излить ему душу? Ответит ли он ей тем же? Но будет ли когда-нибудь более подходящий момент для такого разговора? Разве Пейтон не заслужил, чтобы она сказала ему всю правду? Ведь ради нее он рисковал жизнью.
Кирсти уже принялась за второй кубок меда, когда в комнату вошел Пейтон. На нем было длинное свободное одеяние, перехваченное поясом, и роскошные волосы еще не высохли после мытья. Решимость покинула Кирсти. Разве сможет она удержать такого мужчину?
— Как прошла встреча Каллума с дедом? — спросила она, надеясь вернуть себе самообладание.
От Пейтона не ускользнуло, что Кирсти нервничает.
— На удивление хорошо. Сэр Гэвин какое-то время поживет у нас в качестве гостя, но потом, я думаю, Каллум охотно поедет посмотреть свой новый дом.
— Вот как. — Кирсти искренне радовалась за мальчика, но не могла без грусти думать о том, что скоро он уедет от них. — Значит, сэр Гэвин принял Каллума, хотя история мальчика была ему известна?
— Да. Он спросил Каллума, верно ли, что тот негодяй мертв, и мальчик подробно рассказал ему о том, как был убит Родерик. Еще старик спросил, где он похоронен. Каллум и об этом рассказал. Напоследок старик поинтересовался, помочился ли уже мальчик на его могилу.
Кирсти была в шоке, но с трудом сдерживала смех.
— Неужели он и в самом деле так спросил?
— Да, и Каллум в ответ улыбнулся. Объяснил старику, что ходил уже дважды, предварительно выпив изрядное количество воды.
Она в раздумье покачала головой.
— Мужчины — такие странные создания. — Кирсти со вздохом заглянула в кубок, где на донышке осталось совсем чуть-чуть меда. — Извини меня, пожалуйста, за то, что моя семья ввалилась в твой дом и силой потащила тебя к алтарю.
* * *
— Любимая, никто не смог бы заставить меня сделать то, чего я сам не хочу. Твоему отцу вздумалось помахать мечом, я не возражал. Только и всего.
— Как может один безоружный человек противостоять девяти вооруженным? — удивилась Кирсти.
Пейтон поставил кубок и ласково обхватил ее лицо ладонями.
— Никто не заставлял меня жениться на тебе, моя девочка.
— Ты никогда не говорил об этом, даже не намекал.
— Юдард давно знал об этом. Я сказал ему об этом в тот день, когда он впервые появился здесь.
— Что ж, это по крайней мере объясняет его снисходительность. — Кирсти снова ощутила прилив храбрости. — Пейтон, я хочу тебе сказать…
Он закрыл ей рот поцелуем.
— Я тоже хотел с тобой поговорить, но сначала давай разденемся.
Кирсти позволила ему раздеть себя.
— А что, в одежде нельзя поговорить?
— Лучше без нее.
Когда Пейтон остался в чем мать родила, Кирсти вздохнула.
— Чувствую, что разговор у нас не получится. — Она коснулась его возбужденной плоти. — При виде такого зрелища у меня обычно путаются мысли. — Сначала Кирсти показалось странным, что он захотел раздеться, прежде чем начать серьезный разговор, но теперь она поняла, что ситуация сулит определенные преимущества. В пылу страсти ей будет легче сказать ему всю правду.
— Так ты уверен, что хотел жениться на мне еще прежде, чем мой отец приставил острие меча к твоей шее? — спросила она, покрывая его поцелуями.
— О да. Говорю же тебе, что я сказал об этом Юдарду после того, как он увидел, что ты делишь со мной ложе.
— Я так хочу тебя, Пейтон. Постоянно. Это какое-то безумие.
— Я тоже всегда тебя хочу.
Их ласки становились все неистовее, все жарче. Наконец оба в один и тот же миг оказались на вершине блаженства.
В наступившей тишине слышно было лишь их учащенное дыхание.
— Ах, девочка моя, это все, что мне нужно от жизни, — первым заговорил Пейтон.
— Правда? А мне нужен ты, Пейтон Мюррей. Чтобы ты всегда был рядом. И утром, когда я просыпаюсь, и вечером, когда я засыпаю. Чтобы я всегда могла рассчитывать на твою помощь, делиться с тобой и радостями, и горестями. Я хочу, чтобы ты был рядом до конца наших дней. Чтобы не нарушал обетов, данных перед алтарем, не изменял, потому что это разобьет мне сердце.
— Я не пожелал ни одной женщины с тех самых пор, как впервые увидел тебя, и никогда не пожелаю.
— И вот еще что, Пейтон Мюррей, — сказала она очень тихо, почти касаясь губами его губ.
— Что, моя темноволосая красавица?
— Я хочу, чтобы ты любил меня так же сильно, как я люблю тебя.
— Повтори последние три слова, — попросил Пейтон.
— Я люблю тебя, — прошептала она.
— О Боже, девочка моя».
Он снова вошел в нее, содрогаясь от желания, и Кирсти стала двигаться с ним в одном ритме, забыв обо всем на свете. Уже в который раз они взлетели на вершину блаженства, а когда спустились с нее, Кирсти подумала, что еще ни одна женщина не видела настоящего Пейтона. Это она, темноволосая девчонка, заставила легендарного сэра Пейтона Мюррея, прославившегося своим самообладанием, своей утонченностью и искушенностью в искусстве любовных игр, так сильно желать ее.
— Скажи еще раз, — прошептал Пейтон ей на ухо, когда они лежали в объятиях друг друга.
— Я люблю тебя.
— Ты моя, — сказал он.
— Ну да. Ведь мы женаты.
— Я имею в виду моя во всех отношениях. И телом, и душой, и по закону.
— Но я была твоей с самого начала, — заметила Кирсти. — Не по закону, конечно, а вообще.
— А я, дурак, не понимал этого. Что нас объединяет страстное взаимное влечение, мне было ясно с самого начала, и я жаждал утолить свою страсть. Твое сопротивление и упорное нежелание нарушить данные обеты и важные для тебя правила внушили мне уважение к тебе, хотя принять их я не мог. Когда ты наконец пришла ко мне, я не понял или не захотел понять, как много значил для тебя этот поступок.
