почему ему до сих пор не наскучила их связь? Прошлой ночью Люси задумалась: а что, если овладеть ее телом недостаточно для мужчины с такими запросами? Что, если он замахнулся и на ее душу?
Тристан лежал на спине, еще не вполне очнувшись от сонного блаженства, и наслаждался ощущением волос Люси на своей обнаженной груди. Зимние ручьи на нагретых солнцем камнях. Его поэтическая натура воспротивилась нелепой метафоре. Люси вызывала чрезвычайно витиеватые сравнения и чувства, однако нищим выбирать не приходится, надо радоваться, что наконец слова пришли в голову. Конечно, Люси отвергнет идею стать музой, невольно вдохновляющей мужчину одним лишь фактом своего существования.
Она спала, и Тристан взял прядь ее волос и пропустил сквозь пальцы. Он мог заниматься этим бесконечно, а также бесконечно испытывал соблазн обматывать этими локонами запястья, шею, член, чтобы закутаться в сладкий кокон по имени Люси. Однако сквозь шторы пробивалось утреннее солнце, а издалека доносились звуки пробуждавшейся Аделэйд-стрит, позвякивали ведра и стучали копыта. Вот опасность маленьких комнат, предназначенных для любовных утех: в их стенах теряется связь с назойливой реальностью и утрачивается чувство времени.
Он осторожно переложил Люси на спину и оперся на локоть, чтобы полюбоваться видом. С вечера она так и не надела ночную рубашку, позволив ему видеть себя полностью, от чего Тристан, разумеется, не отказался. Сколько лет он представлял в мечтах ее грудь! Строгие серые платья не пропускали взглядов, и мозг предавался фантазиям, воображая все – от маленьких пупырышков на мальчишеской груди до неожиданно щедрого лона. Он любил ее грудь такой, как есть, – потому что это ее грудь, и он наконец до нее дорвался. Вот и сейчас – наклонил голову, поймал языком нежный розовый сосок и принялся лизать его, чувствуя, как тот набухает от возбуждения.
Люси завозилась на постели. Тристан повернул голову и стал наблюдать, как ее ресницы постепенно приподнимаются.
Не отводя глаз, он скользнул рукой по ее животу и ниже, к бедрам; ласки сделались более целенаправленными. Люси подвинулась, беспокойно высунув ногу из-под простыни. Тем временем пальцы Тристана перебирали нежные волоски между ее ног. Наконец Люси издала слабый стон.
– Доброе утро. – Тристан снова поцеловал ее.
Она легким шлепком оттолкнула его назойливую руку.
– Я поражен. – Он прищурился.
Люси закрыла глаза и вновь застонала.
Он склонился над ней, хмурясь:
– Ты себя хорошо чувствуешь? Ответь мне, Люси.
Она посмотрела на него осуждающе:
– А не вредно ли это для нашего здоровья?
Голос был вялый и сонный. Может, она еще продолжает спать?
– Для нашего здоровья? Как это?
– Мы слишком часто… – пробормотала Люси и потянула на себя простыню. – Ты сказал, порой связь может продлиться дольше, чтобы утолить желание.
– Было такое.
– И как долго? Сколько ночей?
Он чуть отодвинулся:
– Необычный вопрос.
Люси смотрела в потолок, скрестив руки на груди с девичьей стыдливостью. Прошлой ночью она отбросила всякий стыд – оседлала Тристана и скакала на нем так, словно от этого зависела ее жизнь. Его член налился жаром при одном воспоминании об этом.
– Желание… – прошептала она. – Желание не проходит. Только не вздумай хвастаться.
– Прошло не так много времени, – ответил он, как ни странно, вовсе не собираясь хвастаться. Он ощущал смесь желания и тревоги. Тут Люси права – потребность совокупляться не утихала. Если на то пошло, она становилась сильнее, и для Тристана это тоже было внове. Он старался игнорировать эту потребность изо всех сил.
– Двенадцать, – сказала она. – Прошло двенадцать дней.
– Вот кто из нас считает. – Тристан переплел ее пальцы со своими, поднес руку Люси к своим губам и смачно всосал мизинец в горячий рот.
Люси пискнула. За закрытыми дверями она была полна таких вот негромких звуков – сдержанных, страстных и не циничных; все они интриговали. Только не в те секунды, когда плавилась в его руках. Тогда она молчала. Даже прошлой ночью, когда он только что не рычал от удовольствия. Люси сдерживалась – или поступала вопреки себе, – и это его задевало; впрочем, Тристан следил за собой и не высказывал мысли вслух. Однако должны быть причины – почему самая искренняя из известных ему женщин любит молча?
Он отпустил ее руку и произнес:
– Я не был с тобой честен.
Она немедленно напряглась:
– Как?
– Некоторые желания нельзя просто так удовлетворить сексом.
– О-о…
– Вероятно, у нас тяжелый случай. Существует голод, который исчезнет, только если ты его подавишь. Утолять его – значит лишь усиливать.
Люси молча обдумала ответ, затем оставила Тристана нежиться в постели и направилась к умывальнику в углу.
«Эта комната для нее не подходит», – подумал Тристан, глядя, как она осторожно пробирается через тесную каморку и вытирается полотенцем, полинявшим от множества стирок. Если бы уложить ее в более роскошную постель… приличную хозяйскую постель в сельском доме, лучше всего в своем собственном, с прислугой, которая приносит завтрак на подносе. Обычно Люси просыпается голодной.
Узнав ее получше, он догадывался, что Люси предпочтет не шелковые простыни, а чтобы он честно рассказал о своей личной ситуации. Честность – вот ее второе правило. И возможно, честно было бы признаться в намерениях отца женить его на кузине Сесиль и в собственных попытках совершить бросок в Индию вместе с матерью, чтобы раз и навсегда избавиться от тирании Рочестера. Но с чего начать? Двенадцать дней назад – и даже неделю назад! – это была его личная авантюра, не имевшая к Люси никакого отношения. Тристан не мог точно сказать, когда они пересекли черту, и начинал подозревать: если он все расскажет Люси сейчас, она почувствует себя обманутой и возненавидит его. Он только понимал инстинктивно: черту они уже пересекли. И он совсем не желает, чтобы Люси его возненавидела.
Люси закончила чистить перышки, и Тристана охватило беспокойство – ее прелести постепенно исчезали под слоями одежды.
– Завтра я не приду, – сообщила она, застегивая жакет.
Тристан почувствовал укол разочарования, однако ответил кивком – она не обязана объяснять, почему не хочет его видеть. Черт, да ведь он только что произнес маленькую речь и растолковал ей все причины, по которым нужно подавить желание.
Тем не менее Люси медлила, собираясь что-то добавить, и он ободряюще подмигнул.
– Вероятно, я буду неважно себя чувствовать, – выдавила она из себя, покраснев.
Ему понадобилась секунда, чтобы переварить услышанное, так как тема разговора была не из тех, которые принято обсуждать между мужчиной и женщиной. Все же необычно и трогательно, что Люси предпочла затронуть столь интимный вопрос, а не оставила его в недоумении насчет своих планов.
Он откашлялся и произнес:
– Значит, мы не увидимся примерно в
