Симмонс колебался:
— Но, мэм, он в ужасном настроении…
— Делайте, как я вам сказала, Симмонс. А пока, пожалуйста, постучите в дверь и скажите мистеру О'Коннору, что принесли ему бренди.
Симмонс наклонил голову:
— Конечно, мэм.
Он постучал три раза, и как только дверь открылась, Элизабет вошла внутрь и ногой захлопнула за собой дверь.
В кабинете царил полумрак, портьеры были плотно задернуты от яркого дневного света, запах бренди пропитал все вокруг. Элизабет всматривалась в темноту, стараясь отыскать Моргана.
— Что, черт возьми, ты тут делаешь? Голос возник откуда-то слева, где она его совсем.
Не ожидала, и Элизабет вздрогнула. К счастью, она быстро взяла себя в руки и, высоко подняв голову, очень спокойно объявила:
— Я как раз пришла сюда, чтобы задать тебе тот же вопрос.
Ее глаза привыкли к полумраку, и теперь он могла рассмотреть Моргана. Господи, какой ужасный вид! Изможденное лицо, запавшие щеки, темные от пятидневной щетины. Одежда помятая и не опрятная. Глаза налиты кровью, веки покраснели.
— Оставь меня в покое, Элизабет.
В его голосе больше не было злости, одна беспредельная усталость.
Он направился к письменному столу, и ее сердце сжалось: он двигался, как старик, словно постарел сразу на много-много лет.
Нет, она не поддастся эмоциям.
— Почему ты меня гонишь? Сидишь и жалеешь самого себя?
— Нет! Просто я хочу все забыть! — сказал он сквозь зубы.
Элизабет наконец сдвинулась с места и поставила поднос с бутылкой на конец стола.
— Нет, Морган, ты не стараешься забыть, ты стараешься себя замучить.
— Вот и убирайся отсюда, чтобы я довел дело до конца!
Гримаса исказила его лицо; он протянул руку к бутылке.
Но Элизабет опередила его. В порыве внезапной ярости она смела бутылку со стола. Раздался звук разбитого стекла, и лужа коричневой жидкости разлилась, впитываясь в ковер.
— А как насчет меня? — почти закричала она. — Обо мне ты подумал? Неужели тебе безразлично, что я чувствую?
Морган вскочил на ноги.
— Если у тебя есть хоть капля разума, уходи немедленно! Иначе твоя жизнь тоже будет погублена!
— Ты говоришь вздор, Морган, и знаешь это!
— Нет, Элизабет, это ты ничего не знаешь. Ты не знаешь…
— Я знаю все! Я знаю, что Натаниель был любовником Амелии. Я знаю, что он ее убил.
Морган побледнел.
— Откуда… Откуда ты узнала?
— От Натаниеля. Он мне все рассказал, Морган. Все.
Ее муж повел себя точно так, как она и предполагала. Он повернулся к ней спиной и вновь стал далеким.
Что-то оборвалось у нее душе, иссякли силы для уговоров. Три шага, и Элизабет оказалась прямо за бренди пропитал все вокруг. Элизабет всматривалась в темноту, стараясь отыскать Моргана.
— Что, черт возьми, ты тут делаешь?
Голос возник откуда-то слева, где она его совсем не ожидала, и Элизабет вздрогнула. К счастью, она быстро взяла себя в руки и, высоко подняв голову, очень спокойно объявила:
— Я как раз пришла сюда, чтобы задать тебе тот же вопрос.
Ее глаза привыкли к полумраку, и теперь она могла рассмотреть Моргана. Господи, какой ужасный вид! Изможденное лицо, запавшие щеки, темные от пятидневной щетины. Одежда помятая и неопрятная. Глаза налиты кровью, веки покраснели.
— Оставь меня в покое, Элизабет.
В его голосе больше не было злости, одна беспредельная усталость.
Он направился к письменному столу, и ее сердце сжалось: он двигался, как старик, словно постарел сразу на много-много лет.
Нет, она не поддастся эмоциям.
— Почему ты меня гонишь? Сидишь и жалеешь самого себя?
— Нет! Просто я хочу все забыть! — сказал он сквозь зубы.
Элизабет наконец сдвинулась с места и поставила поднос с бутылкой на конец стола.
— Нет, Морган, ты не стараешься забыть, ты стараешься себя замучить.
— Вот и убирайся отсюда, чтобы я довел дело до конца!
Гримаса исказила его лицо; он протянул руку к бутылке.
Но Элизабет опередила его. В порыве внезапной ярости она смела бутылку со стола. Раздался звук разбитого стекла, и лужа коричневой жидкости разлилась, впитываясь в ковер.
— А как насчет меня? — почти закричала она. — Обо мне ты подумал? Неужели тебе безразлично, что я чувствую?
Морган вскочил на ноги.
— Если у тебя есть хоть капля разума, уходи немедленно! Иначе твоя жизнь тоже будет погублена!
— Ты говоришь вздор, Морган, и знаешь это!
— Нет, Элизабет, это ты ничего не знаешь. Ты не знаешь…
— Я знаю все! Я знаю, что Натаниель был любовником Амелии. Я знаю, что он ее убил.
Морган побледнел.
— Откуда… Откуда ты узнала?
— От Натаниеля. Он мне все рассказал, Морган. Все.
Ее муж повел себя точно так, как она и предполагала. Он повернулся к ней спиной и вновь стал далеким.
Что-то оборвалось у нее душе, иссякли силы для уговоров. Три шага, и Элизабет оказалась прямо за его спиной. Еще мгновение, и она уже что было мочи колотила кулаками по его плечам.
— Черт тебя побери, Морган О'Коннор, я заставлю тебя меня выслушать.
Его сильные плечи напряглись, но он не двинулся.
— Знаешь, что еще мне сказал Натаниель? Он сказал, что в детстве отец бил тебя тростью по спине, когда ты брал на себя его вину. Но ты никогда не плакал. Никогда. Теперь ты можешь плакать, Морган, Кричи от боли, оттого что Натаниель больше не вернется. Рви на себе волосы, потому что Всевышний раньше срока забрал его к себе. Выплачь до конца свое горе. Но не прячь его внутри. Дай себе волю, Морган. И дай волю Натаниелю.
Слезы текли у нее по щекам, она их не замечала. Но Морган будто ничего не слышал.
Наконец силы оставили ее, Элизабет покачнулась и с рыданием осела на пол; обхватив руками колени, она раскачивалась взад и вперед.
— Ты мне нужен, — — плакала она. — Ты ведь мне тоже нужен, Морган. Пожалуйста, вернись ко мне. Прошу тебя…
Морган зажмурил глаза. Ее рыдания были для него как нож в сердце. Он опустился на пол рядом с ней и нерешительно обнял ее содрогающееся от рыданий тело. Отвел волосы от ее лица.
— Прекрати, Элизабет, перестань меня терзать! — простонал он. — С меня достаточно страданий.
Она изо всех сил прижалась к нему.
— Ты один, без всякой помощи заботился о Натаниеле. Ты один пережил измену Амелии. Но теперь ты не один, с тобою я. Не отталкивай меня,
Умоляла она. — Дай мне помочь тебе, Морган. Дай мне… любить тебя!
Он снова закрыл глаза; горечь воспоминаний бередила душу.
— Когда моя мать умирала, она просила меня заботиться о Натаниеле. Я помню ее слова… Воспитывай, защищай его. Но я не выполнил ее наказа. Может быть, я слишком его избаловал? Может быть, наоборот, уделял ему слишком мало внимания? Я не знаю и поэтому не нахожу покоя.
