– Прекрати сейчас же! – хрипло вскричала она.
Но ее вопль только подхлестнул фокусника. Он стал пронзать шпагами корзину с пугающей быстротой, словно бы торопясь завершить номер, пока она окончательно не передумала участвовать в нем. Один из клинков порезал кожу у нее на боку. Следующее лезвие чуть было не лишило ее уха. Из ранки по щеке потекла кровь.
– Остановись, Друид! Так ты меня зарежешь!
На этот раз фокусник ничего ей не ответил. Она услышала только звук удара и глухой стук рухнувшего на пол тела.
Неужели Друид упал и потерял сознание? Нет, только не это! Ведь самостоятельно она не сможет выбраться из корзины живой.
Корделия оцепенела.
Наконец кто-то снял с корзины крышку и посветил у Корделии над головой свечой. Пронзившие пространство вокруг нее клинки сверкнули в полумраке.
– Только не шевелись! – крикнул ей Рэнсом Шеффилд.
И хотя его предупреждение и было излишним, Корделия воспрянула духом, услышав его голос. Но расслабляться было пока рано.
Он одну за другой проворно вытащил из корзины все шпаги. Корделия, затаившая дыхание во время этого процесса, наконец-то вздохнула свободно.
Рэнсом протянул ей руку и помог выбраться наружу. Вернее, он практически выволок ее из пыльного и темного сосуда и, взяв на руки, спустился по лестнице на пол.
– А где же Друид? – чуть слышно пролепетала Корделия.
Рэнсом молча кивнул на угол комнаты, где лежал, закрыв глаза, на груде тряпья незадачливый трюкач, потерявший сознание после полученного мощного удара в подбородок.
– У меня не было времени спорить с этим идиотом! – сказал Рэнсом, поставив Корделию на ноги. – Как ему удалось втянуть тебя в эту смертельно опасную затею? Впрочем, поговорим об этом позже, сейчас нужно срочно заняться твоими ранами.
Корделия молча кивнула, не в силах раскрыть рот, и припала головой к груди своего спасителя.
Ее нелепый псевдовосточный наряд свисал с нее лоскутами, испачканными кровью. Она зареклась впредь ассистировать этому самозваному факиру.
Рэнсом отнес ее на руках в артистическую уборную и положил там на диванчик. Осмотрев ее многочисленные раны, он в сердцах чертыхнулся и воскликнул:
– О чем он думал, идиот? Лежи спокойно, я сейчас вернусь.
Вскоре он принес тазик с водой, чистую одежду и бутылочку вина. Сняв с Корделии лохмотья, в которые превратился ее незамысловатый наряд, он осторожно обработал порезы влажными тампонами, забинтовал глубокую рану на боку и помог ей надеть шелковый халат с причудливым золотисто-розовым узором, от которого исходил тонкий аромат лаванды.
– Но ведь это халат нашей дивы! – сказала Корделия, узнав знакомый запах. – Если мадам Татина узнает, что я надевала его, нам обоим несдобровать.
– Это верно, – сказал. Рэнсом. – Но мне, пришло в голову, что, побывав в лапах свихнувшегося фокусника, ты почувствуешь себя гораздо лучше в этом роскошном наряде. По-моему, после всего того, что ты пережила, пока сидела в корзине, тебе уже нечего бояться.
– Ну и натерпелась же я там страху, – согласилась с ним Корделия, бесконечно благодарная Рэнсому за его заботу. Если бы не он, ее бы неминуемо постигла смерть.
Он поставил тазик с водой на пол, разлил вино по бокалам и спросил:
– Так как же все-таки ты позволила Друиду втянуть себя в его безумную затею?
Корделия выпила глоток вина, надеясь, что оно поможет ей быстрее прийти в себя, облизнула губы и пролепетала:
– Я чувствовала себя обязанной ему за то, что он помог тебе проникнуть в комнаты управляющего театром. Вот и поддалась на его уговоры. Ты же знаешь, что он совершенно помешан на своих трюках.
– И ты выразила готовность стать подушечкой для иголок? – насмешливо воскликнул Рэнсом.
– Но я же не думала, что он воспользуется настоящими шпагами! – сказала Корделия, нахмурившись.
– Скажи на милость, почему ты задержалась в театре? – прищурившись, спросил Рэнсом. – Ты ведь была приглашена на танцевальный вечер. Маркиза может на тебя обидеться!
– Честно говоря, мне просто не хотелось туда ехать, – ответила Корделия. – А маркизу я предупредила запиской. Мне надоели все эти бесконечные досужие домыслы и сплетни о скандальной леди в маске. Не говоря уже о глупых кавалерах, липнущих ко мне, как назойливые осы к вазочке с вареньем. К тому же мне было бы там одиноко без тебя.
Она стыдливо потупилась, сообразив, что сболтнула лишнее, и поджала губы. Рэнсом промолчал, обескураженный ее внезапным признанием. Корделия вздохнула и, поднеся к губам бокал, залпом его опустошила. Вино прибавило ей решимости, и она, переведя дух, выпалила:
– После женитьбы Офелии мне стало очень плохо. И порой мне в голову приходят довольно странные фантазии…
Корделия умолкла, не решаясь спросить у Рэнсома прямо, почему он не поехал на танцевальный вечер. Может быть, у него пропало желание с ней танцевать? Словно бы прочитав ее мысли, Рэнсом сказал:
– Я не поехал на этот вечер потому, что случайно узнал, что Неттлс собирается сегодня вечером отправиться в Уайтчепел. Вот я и решил еще раз обыскать его кабинет, воспользовавшись этим.
– Ах, так вот в чем дело! – с облегченным вздохом воскликнула Корделия. – Ну и как, удалось тебе найти то письмо на этот раз?
– Письма я, разумеется, там не нашел, однако заинтересовался его книгами. И когда пролистывал их, услышал доносившиеся из кладовой подозрительные звуки. Слава Богу, что я прибежал туда вовремя.
– Я безмерно благодарна тебе за это! – воскликнула Корделия, содрогнувшись от воспоминаний о шпагах, едва не пронзивших ее насквозь.
– Успокойся, Корделия, теперь все уже позади, – сказал Рэнсом.
Но ее продолжало трясти.
– Я ничего не могу с собой поделать! – стуча зубами, с трудом произнесла она. – Не понимаю, что вдруг на меня нашло!
– Такое порой случается с солдатами после боя, – сказал Рэнсом. – Не волнуйся, скоро отпустит.
Он обнял ее за плечи и прижал к себе, словно бы желая согреть теплом своего тела.
– Расслабься, сейчас тебе полегчает, – шептал он ей на ухо, обнимая ее все крепче.
От его объятий ей действительно стало немного легче и спокойнее. Она больше не чувствовала себя одинокой и незащищенной. Уже не в первый раз этот сильный, умный и отважный мужчина выручал ее из беды. Она склонила голову ему на плечо и всхлипнула, испытывая огромную потребность выплакать всю скопившуюся в душе горечь обиды на Офелию.
Однако слезы почему-то не потекли у нее из глаз. И Корделии вдруг подумалось, что угнетавшее ее чувство одиночества вызвано не только разлукой с сестрой, была какая-то другая, не менее серьезная причина ее душевных страданий.
