— Если ты просто подождешь… просто не сделаешь и не скажешь ничего такого…
Его стаза блеснули серебряным светом.
— Если я подожду, что тогда?
— Я тебя поцелую, — пообещала она со всей серьезностью. На мгновение их взгляды встретились.
— Тебе, так или иначе, придется поцеловать меня, — заметил он насмешливо. — Поцеловать, и не только…
Она искренне вознегодовала.
— Ты чересчур возомнил о себе, — отрезала она, прекрасно сознавая, что он прав. Но стремление купить его молчание оказалось слишком сильным, и вспышку горделивого возмущения при шлось обуздать.
— Это ты чересчур возомнила о себе, если ставишь себя выше своего законного супруга. Да, ты важная леди. Ты замужем за простым рабом. Но это ничего не меняет. — Его резкий тон вдруг сменился более вкрадчивым. — Правда, существуют такие виды рабства, которые не вызывают столь сильных протестов. — Руки Эрика скользнули к плечам Розалинды. — Сделай меня рабом своих поцелуев, Роза. Сделай меня своим рабом, а я сделаю тебя своей рабыней.
Бесконечным показался тот миг, когда он удерживал ее — и силой взгляда, и силой рук. Забыт был ее гнев; забыто намерение подкупить его. Она была напряжена, словно натянутая до предела тетива большого лука… и наконец она была вынуждена признать, что жаждет его поцелуя. Жаждет больше всего на свете.
— Поцелуй меня, — тихо проговорил он. — Купи мое молчание. У тебя есть чем расплатиться. Губами… Языком… — искушал он.
В неудержимом порыве Розалинда прильнула к нему и поднялась на цыпочки, желая дотянуться до его губ. Когда он наклонился, чтобы принять ее поцелуй, когда он придвинулся, чтобы не осталось между ними ни малейшего просвета, она приникла к нему по доброй воле, уже не вспоминая ни о подкупе, ни о цене, ни о молчании, которое собиралась оплатить. Голова кружилась, и рассудок безмолвствовал. Сейчас для нее существовали только тепло его близости, магия прикосновения и неповторимая сладость поцелуя.
Он ничего не требовал от нее на этот раз, поцелуй идя бережным и не настойчивым, но сама эта сдержанность подстрекала Розалинду, и, не размышляя ни о чем, она разомкнула губы я провела кончиком языка по его губам.
И сразу все переменилось.
Его объятия стал и еще теснее, когда он открылся для ее робкого приближения. Их языки встретились, и Розалинду охватил безмерный восторг. Этот поцелуй начала она, но даже в своем блаженном ослеплении она понимала, что поступила так по его безмолвному приказу. И теперь, когда ее захлестнуло желание, как могла бы она отрицать, что он полностью поработил ее? Она оказалась рабыней собственного влечения к нему, но так захотел он, и теперь она с радостью подчинилась его власти.
Рука Эрика двинулась вниз — туда, где зарождался жар, снедающий Розалинду, его губы уже коснулись ее шеи, беглыми летучими поцелуями прокладывая восхитительные узоры, и она задохнулась от страха и томительного ожидания.
— Черный Меч… — едва выговорила она. — Эрик…
Она чувствовала, какой требовательной силой наливается его мужская плоть, прижатая к ее животу.
Он поднял к себе ее лицо и всмотрелся в самую глубину янтарных таз.
— Ты можешь быть Розалиндой, если я Эрик, — шепнул он, — или Розой, если я Черный Меч… но все равно — ты будешь моем. Так и знай, ты будешь моей.
И сразу — к ее полнейшему замешательству — он отстранил ее от себя.
Не менее минуты они стояли на расстоянии его вытянутых стальных рук. Стояли в молча смотрели друг на друга. Розалинда пыталась справиться с взбунтовавшимся дыханием и овладеть собой, почти не сознавая, что и ему так же трудно дышать, как и ей. Но она не могла скрыть ни растерянности, ни страстного желания, которые так ясно читались на ее лице.
— За такой поцелуй… — начал он, все еще дыша с трудом, — за такой поцелуй ты можешь рассчитывать на мое молчание, прекрасная Роза.
— Ты… Ты не станешь объясняться с отцом? — спросила она, безуспешно пытаясь собраться с мыслями.
— Все равно рано или поздно этого не миновать, — предупредил он. Потом, переведя взгляд на ее покрасневшие губы, тихонько засмеялся:
— Но если я буду слишком нетерпелив, то, мне кажется, ты теперь знаешь, как заставить меня молчать.
С этими словами он выпустил Розалинду из рук и отбросил со лба волосы.
— А теперь, как ни приятно мне тут с тобой развлекаться, боюсь, что наше отсутствие скоро будет замечено.
Он отвесил ей низкий стремительный поклон, выпрямился, нахально подмигнул и вернулся к лопате.
Долго еще стояла Розалинда в зеленом шатре, после того как Эрик вышел из-под ветвей. Она слышала, как он принялся за работу, и понимала, что ей тоже следует приступить к выполнению множества дел, ожидающих ее. Но и душистая рута, и базилик, и шалфей были забыты.
Впервые она по-настоящему осознала, в какую глубокую яму завела сама себя. По необходимости согласившись на языческое обручение, она принесла брачный обет, но вовсе не собиралась его исполнять. Потом уступила напору Эрика — и все изменилось. Ее девственность утрачена, и пути назад нет. Но даже и при таком повороте событий, каким бы скверным он ни оказался, оставалась еще надежда на какой-то выход, оставалась возможность возвращения к достойной жизни, оставались упования на будущее. В один прекрасный день она могла бы выйти замуж за какого-нибудь почтенного человека…
Но этот поцелуй…
За несколько секунд, пока длилось их краткое, но пылкое объятие, на Розалинду, словно откровение, снизошло новое сокрушительное понимание. Кем бы он ни был — Черным Мечом или Эриком, — он затрагивал в самых глубинах ее естества нечто жизненно важное, первозданное и простое — нечто такое, о чем она и понятия не имела. Она думала о нем постоянно. Во сне, наяву… какая разница? Ее душа полна им, а тело…
Она закрыла глаза и прислонилась к стволу молодой ивы. Он заставлял ее тело петь.
Если и есть на земле человек, к которому она могла бы прилепиться, как сказано в Писании, то это Эрик, и только он. Кем бы он ни был — мошенником, простолюдином, бродягой, убийцей, — он притягивал ее так, как никому другому не дано и дано не будет. Да, она леди, а он — раб. И все-таки ни один мужчина не сможет стать ее супругом, кроме него.
Ни один.
Сэр Шлберт Дакстон потер перевязанную руку и поднял лежавший перед ним пергамент.
— Я когда-нибудь встречался с сэром Эдвардом Стенвудом?
— Сэр Питер лорд Келлин был крестным отцом вашего родителя и сэра Эдварда. Он принял обоих к себе в оруженосцы, и с три поры они стали друзьями.
— В последнее время я не слышал, чтобы кто-нибудь упоминал его имя. Его, безусловно, не было в Лондоне. Он в немилости у короля?
