– Хотите сказать, убийцей является Джуд Фой?
– Являлся, – поправил виконта Ли-Джонс, поднимаясь и неторопливо огибая стол. – В случае с Фоем самое правильное «являлся».
– И вы освободите Йейтса?
Все внимание магистрата было сосредоточено на модели парусника.
– Да, думаю, освободим. Как только дождемся еще кой-каких уточнений.
– А именно?
Ли-Джонс взглянул на Себастьяна поверх очков:
– Вы сможете прочесть об этом в газетах, наравне с остальной публикой.
– И кто же, по-вашему, убил Фоя?
– Скорее всего, уличные грабители. К счастью, церковный сторож спугнул их, прежде чем они успели стащить у мертвого негодяя добытые преступным путем ценности.
– А Колло? Кто убил его?
– Кого?
– Жака Колло. Которого застрелили прошлой ночью неподалеку от Севен-Дайалз.
– А, вы об этом французском проходимце. Какое он имеет отношение к делу?
– Вообще-то, довольно значительное.
– Я так не считаю. – Выпирающее брюхо Ли-Джонса всколыхнулось от хриплого смеха, хотя на его лице Себастьян не увидел настоящего веселья. – Не сомневаюсь, это удар по вашей гордости: простой магистрат из Ист-Энда распутал дело, поставившее вас в тупик. Хотя, если вас утешит, я ведь тоже ошибался в отношении Йейтса. Главное, что убийство Эйслера раскрыто, виновник мертв и честные лондонцы могут спать в своих постелях, не тревожась из-за шныряющего в толпе полоумного.
Себастьян пытливо всмотрелся в мясистое, с красными прожилками лицо собеседника: водянистые, моргающие светло-карие глаза, маленький рот растянут в самодовольной ухмылке. Девлин давно усвоил, что очень многим людям на самом деле не важно, свершится ли правосудие. Пока лично их это никак не затрагивает, большинство мало волнует, не повесят ли невиновного. Главное, чтобы выглядело так, будто власти успешно выполнили свой долг, отведя от обывателей очередную угрозу, полнившую страхом их жизни. С этой точки зрения мертвый Джад Фой был гораздо предпочтительнее живого. Покойники ничего не рассказывают и не отвечают на вопросы.
– А если на самом деле виновен не Фой?
Щеки Ли-Джонса внезапно сердито побагровели, запачканный клеем палец пронзил воздух. Магистрат больше не улыбался.
– За такие речи никто не скажет вам «спасибо». Слышите меня? Никто!
– Боюсь, не могу согласиться, будто это соображение должно здесь учитываться, – ответил Себастьян и оставил хозяина дома с его деревянными детальками, пенькой и кастрюлькой с кипящим клеем.
Себастьян пересекал Пэлл-Мэлл, направляясь к Карлтон-хаусу, когда услышал, как его окликает мистер Томас Хоуп.
– Милорд… – от торопливого подъема по улице банкир с непривычки слегка запыхался. – Как удачно я вас увидел. Позволите перемолвиться с вами парой слов?
– Разумеется, – отозвался Девлин, замедляя шаг до не столь быстрой поступи спутника. – Что-то случилось?
Губы Хоупа неистово задвигались.
– Полагаю, вы уже слышали, что Йейтса собираются выпустить из тюрьмы?
– Да, слышал. А вы находите эту новость тревожной?
– Что? О, нет. Меня тревожит вовсе не освобождение Йейтса. Меня беспокоит гибель этого бродяги, Джада Фоя. И прочие смерти, связанные с голубым бриллиантом! Словно он несет на себе проклятье. Сначала король Людовик и Мария-Антуанетта, затем герцог Брауншвейгский, а теперь Эйслер, Фой и тот французский вор, чье имя я запамятовал. Признаться, я волнуюсь за Луизу.
Себастьян пристально посмотрел в осунувшееся, неказистое лицо банкира. Интересно, понял ли Хоуп, что сию минуту проговорился о своей осведомленности насчет истинного происхождения редкостного алмаза?
– А разве бриллиант у вас?
– Нет, но ведь его уже не было и у французского короля с королевой, когда их обезглавили. И у Брауншвейга, когда его смертельно ранили в бою. Или…
– Люди то и дело умирают. Изучи вы подробную историю любого крупного драгоценного камня, не сомневаюсь, обнаружили бы множество связанных с ним лиц, которые погибли насильственной смертью. Кроме того, я не считаю, будто Джуд Фой имел какое-либо отношение к этому алмазу.
– Нет? Но… Говорят, именно он убил Эйслера! Хотите сказать, теперь вы считаете Йейтса…
– Нет. Если честно, я до сих пор не знаю, кто застрелил старика. И почему.
Прикусив верхними зубами губу, Хоуп терзал ее, словно собираясь с духом.
– Боюсь, я был не до конца откровенен с вами.
– Вот как?
– Я сказал вам, будто не знаю, имелся ли у Эйслера покупатель, заинтересованный в моем бриллианте. Это не совсем так.
Себастьян ждал.
Сделав глубокий вдох, банкир выпалил:
– Принни. Принни интересовался этим камнем. Чрезвычайно интересовался.
– Я подозревал это.
– Да?
– Приобрести столь ценную вещь могут позволить себе очень немногие.
– Верно, верно. Однако есть один момент, о котором вы, наверное, не знаете: у представителя принца была назначена встреча с Эйслером на Фаунтин-лейн в тот самый вечер, когда старика убили.
– Вам известна личность представителя?
– К сожалению, нет, – покачал головой банкир. – Но, полагаю, это не так уж сложно выяснить. По-моему, лорд Джарвис также принимал участие в обсуждении условий.
– Джарвис?!
Хоуп несколько раз быстро моргнул, и Себастьян задался вопросом, что собеседник увидел в его лице.
– Да, милорд.
История отношений виконта Девлина с его тестем характеризовалась определенным уровнем враждебности, включавшим – не ограничиваясь перечисленным – применение физической силы, кражу, покушение на убийство и пресловутый инцидент с похищением Геро.
Отчасти Себастьян не мог не восхищаться преданностью этого крупного вельможи делу сохранения Англии и монархии. Но он не питал никаких иллюзий в отношении степени жестокости Джарвиса. Могущественный королевский родственник мог бы преподать самому Макиавелли парочку уроков двуличия, коварства и неколебимого верховенства целесообразности над такими сентиментальными понятиями, как чувства, принципы и мораль.
В представлении Себастьяна Джарвису была присуща только одна очеловечивающая черта: привязанность к Геро, его единственному выжившему ребенку. Барон презирал своих глуповатых сестер и престарелую алчную мать и, скорее всего, обрек бы на Бедлам свою слабоумную супругу, если бы не Геро.
Но когда Сен-Сир добрался до Карлтон-хауса, оказалось, что лорда Джарвиса там нет.
Негромко чертыхаясь себе под нос, Девлин направился к городскому дому барона на Гросвенор-сквер.
