Но когда Сен-Сир добрался до Карлтон-хауса, оказалось, что лорда Джарвиса там нет.
Негромко чертыхаясь себе под нос, Девлин направился к городскому дому барона на Гросвенор-сквер.
На звонок дверь открыл вылощенный каменнолицый дворецкий по имени Гришем. Как подозревал виконт, Гришем еще не простил его за произошедший несколько недель назад инцидент, когда Себастьян внес по винтовой лестнице мертвое тело и бросил его на ковер в хозяйской гостиной.
– Милорд, – профессиональная маска крепко держалась на лице дворецкого, – боюсь, леди Девлин здесь уже нет, она ушла вскоре после разговора с его милостью сегодня утром.
– Вообще-то, мне хотелось увидеться с лордом Джарвисом.
На бесстрастные черты слуги набежала тучка настороженности.
– К сожалению, его милость сейчас не принимает, поскольку удалился в гардеробную, дабы подготовиться к важной аудиенции…
– Ничего страшного, – обронил Себастьян, проскальзывая мимо дворецкого и направляясь к лестнице. – Я на минутку.
В прежние времена подобное вторжение побудило бы Гришема вызвать констеблей. Теперь же он был вынужден удовольствоваться нарочито громким захлопыванием парадной двери.
Шагая через ступеньку, Себастьян поднялся к гардеробной и вошел туда без стука.
Джарвис стоял перед туалетным столиком спиной к двери. Запнувшись посреди процедуры застегивания запонок, он поднял глаза, встретился с Девлином взглядами в зеркале, спокойно поправил манжеты и покосился на своего камердинера:
– Оставьте нас.
Поклонившись, слуга бережно положил на ближайшую кушетку несколько льняных полос.
– Слушаюсь, милорд.
Барон подождал, пока камердинер закроет дверь, затем повернулся выбрать один из галстуков.
– Итак?
– Представитель принца, который должен был встретиться с Эйслером в тот вечер, когда торговца убили, – кто он?
Джарвис аккуратно обернул накрахмаленную ткань вокруг шеи.
– Прослышали-таки?
– Прослышал.
– Признаться, я несколько удивлен, что вы не выяснили этого гораздо раньше.
Себастьян одарил тестя жесткой, решительной улыбкой.
– Его имя?
– Личность упомянутого джентльмена несущественна – ювелир-любитель, хоть и весьма сведущий, который согласился осмотреть камень перед тем, как Эйслер официально передаст его принцу во дворце.
– И на какой день была назначена передача?
– На вторник.
– В расследовании убийства ни одна личность вероятного свидетеля – или подозреваемого – не может считаться «несущественной».
Барон расправил складки галстука, вглядываясь в свое отражение в зеркале.
– Упомянутый джентльмен прибыл на место происшествия почти через час после стрельбы и, обнаружив суматоху, тихо удалился. Он отказался объявлять о себе следствию, поскольку не располагает никакими дополнительными существенными сведениями и поскольку крайне важно не вмешивать его высочество в дела такого рода.
– Интересно, принц знает, что приобретаемый им бриллиант – бывший «Голубой француз»?
– Как оказалось, да. Оправа, которую он распорядился изготовить для камня, задумана в виде знака ордена Золотого руна.
– Но ведь Георг не является кавалером этого ордена.
– Он уверен, что скоро таковым станет. – Джарвис отвернулся от зеркала. – Не вижу для вас резона и далее интересоваться этим делом. Власти установили, что Даниэля Эйслера убил какой-то невменяемый бывший солдат. Насколько мне известно, есть свидетели, показавшие, что он следил за домом торговца.
– Да, Джад Фой действительно наблюдал за домом. Но Эйслера он не убивал.
Полные губы барона изогнулись в легкой усмешке:
– Столь уверены?
Себастьян всмотрелся в полуповернутый профиль собеседника. Виконт не мог избавиться от подозрения, что за этой тонкой игрой и контригрой ареста, грозящей виселицы и внезапного освобождения кроется продолжительная вендетта Джарвиса против Рассела Йейтса и Кэт Болейн.
– А знает ли принц, что вожделенным алмазом некогда владела его собственная супруга?
– Этого он не знает.
– Но вы-то знаете?
Джарвис повернулся с ничего не выражающим лицом.
– Семнадцать лет назад его королевское высочество с первого взгляда досадно невзлюбил свою невесту. С тех пор его нелюбовь переросла в стойкую антипатию…
– По правде, я бы назвал его отношение к принцессе иррациональной, но ярой ненавистью, подкрашенной мелочной жаждой мести.
– … и решимость, – продолжал барон, игнорируя реплику собеседника, – избавиться от супруги. Однако такой шаг возымеет катастрофические последствия для стабильности государства и будущего британской монархии.
– Отсюда вытекает необходимость скрывать от принца подробности истории алмаза? – уточнил Себастьян. – Если память мне не изменяет, Георг являлся душеприказчиком Брауншвейга, а это означает, что формально принцесса Каролина была обязана передать мужу все драгоценности старого герцога, находившиеся в ее распоряжении. Она же явно этого не сделала.
– Каролина, может, и глупа, но не до такой степени, – обронил Джарвис. – К счастью, она хотя бы воздержалась от публичных обвинений Принни в махинациях с имуществом ее покойного отца.
– В отличие от ее брата, нынешнего герцога.
– Именно.
– По-моему, Даниэль Эйслер выведал, каким путем камень перешел в собственность Хоупа, и использовал эти сведения, чтобы оказать давление на принцессу и получить от нее нечто желаемое. Вы, случайно, не знаете, чего он хотел?
– Нет.
Девлин пытливо всмотрелся в самодовольное орлиное лицо:
– Не верю.
Джарвис умел улыбаться с неотразимым обаянием, чем весьма действенно пользовался, чтобы очаровать и задобрить неосмотрительных и доверчивых. Вот и сейчас вельможа сверкнул коронной улыбкой, и стальные серые глаза осветились искорками неподдельного веселья.
– Стал бы я лгать вам?
– Запросто.
Смех барона сопровождал Себастьяна вниз по лестнице до самого выхода.
– Не знаю, смогу ли я когда-нибудь должным образом вас отблагодарить, – произнес Йейтс.
Мужчины прогуливались в Гайд-парке вдоль Серпентайна. Вечернее солнце поблескивало на рябившей под ветром водной шири, заливало щедрым золотым сиянием высокую траву и прибитые морозцем листья растущих неподалеку дубов и ореховых деревьев. Себастьян заметил, как бывший капер запрокидывает лицо к заходящему солнцу и глубоко вдыхает бодрящий свежий воздух, словно смакуя малейший вкус вновь обретенной свободы.
