вы измените свои намерения.
— Значит, вы… — прошептала она с отчаянием.
— Значит, я, Мари, считаю себя не вправе принять такую жертву. Вы ничем не заслужили подобного наказания. Я буду отвратителен сам себе, если стану принимать то, что не заслуживаю. Поверьте, — добавил он с сожалением, — я очень странный, равнодушный и даже жестокий человек. И если, отказывая вам сейчас, я причиняю вам боль, поверьте, согласившись с вами, я причиню вам боль куда большую.
Она осторожно высвободила свои пальцы из его руки и вышла, едва сумев выговорить слова прощания.
Все еще считая брак с кем-либо делом совершенно немыслим, Эдуард имел неосторожность рассказать об этом визите матери, и его сообщение вызвало целую бурю. Редко когда граф де Монтрей видел свою мать такой взволнованной. Ее поражал не поступок Мари, неслыханный для всякой уважающей себя девушки, нет, она поражалась безумию и легкомыслию своего сына, у которого нет ума и сердца, чтобы оценить то, как ему повезло.
— Это ваш единственный шанс, Эдуард. Вы погибаете, разве это не понятно? Мне жаль было видеть, как вы погрязаете в распутстве, в безделье, в скуке и пороках, жизнь была для вас бесцельна, это я прекрасно видела, и вы даже не хотели найти для себя какую-то цель!
— А вы думаете, я на что-то способен? — спросил Эдуард усмехаясь. — Что ж, положим, после Алжира это станет ясно.
— Подарите мне внуков! — взмолилась Антуанетта, сжимая руку сына. — Ах, мой мальчик, вы не представляете, какую боль мне причините, если отвергнете это предложение. Можно ли найти девушку более достойную? Мари добра, чиста, как ангел, у нее светлая душа, и она любит вас.
Девушка согласна ехать с вами в ссылку… многие ли богатые наследницы пойдут на такое?
— Мама, — попытался остановить ее Эдуард, — Мари так хрупка. Что вы говорите? Может статься так, что Алжир окажется для нее могилой. Там тяжелый климат, пески, насекомые… Я никогда не пойду на такое.
— Если вы не послушаете меня и отправитесь в ссылку один, это станет могилой для меня, Эдуард. Выбирайте, что предпочтительнее. Видит Бог, у меня больше нет никаких сил страдать и мучиться из-за вас. На мой век боли выпало даже слишком много. Вы знаете, что я редко жалуюсь, но когда жалуюсь, значит, для этого есть основания.
Графиня де Монтрей похудела и постарела после того, что случилось с сыном, лет на десять. И раньше стройная, она казалась теперь просто прозрачной. Глаза, окруженные тонкой сетью морщинок, были обведены темными, почти черными кругами, уголки губ опустились, у рта залегли складки, а в волосах, чей аромат Эдуард знал и любил с детства, заметны были целые локоны седины. Эдуард заметил, как бессильно лежат на коленях ее руки, как слаб голос и измучено лицо. Сердце у него сжалось. Впервые в жизни он с невероятной ясностью ощутил, какой болью и горем стала бы для него потеря матери — женщины, которая всегда была рядом, любила его горячо и беззаветно, все свои силы отдала ему, которая пыталась даже быть незаметной и не мешать своему сыну, которая хотела от него лишь одного — нескольких минут искреннего разговора и теплоты.
Он порой даже не ощущал ее присутствия, считая себя взрослым, но ведь пока у него была мать, оставались какие-то тылы. Оставалась защита, что ли? Эдуард болезненно усмехнулся, взъерошив волосы, и впервые подумал: почему бы нет? Почему бы не подарить матери хотя бы это, если она будет от этого счастлива?
— Эдуард, — проговорила графиня. — Что вы мне скажете?
— Если я скажу «да», это будет несправедливо по отношению к Мари.
— Это будет справедливо по отношению ко мне, мой мальчик. Позвольте мне хоть раз за всю жизнь ощутить себя эгоисткой. Я всегда так мало хотела для себя.
Больше она ничего не сказала на эту тему, предоставляя принимать решение сыну. А Эдуарда, как у всякого человека, были свои слабости. Как бы там ни было, а Алжир оставался ужасным местом. Он был бы святым стоиком, если б не хотел, чтобы рядом с ним был хоть кто-то, с кем он знаком и кто его любит.
Да и почему Мари будет так уж плохо? О, разумеется, его не сжигает страсть к ней, но ведь он, пожалуй, сможет обращаться с ней уважительно и ласково. И, хотя в душе Эдуард был невысокого мнения о жизненных принципах своей матери, он заставил себя задуматься: а может, в этом браке и есть выход? Может, он-то и станет избавлением от бессмыслицы существования?
Он не был уверен в этом, но почему бы не попытаться, если все этого хотят? Почему бы не доставить им удовольствие?
А еще его тянуло теперь подальше от Адель. Слишком опутанный ее чарами, все еще им подвластный, Эдуард желал освободиться от них любой ценой. Умом он не желал больше связи с такой женщиной, как мадемуазель Эрио. Возможно, брак хоть на время поможет выбросить из головы мысли о ней, которые становились назойливыми и мешали спать. И, возможно, эта женитьба станет для Адель наказанием. Она, похоже, считала, что приобрела графа де Монтрея в собственность. Если он женится, это поможет ей избавиться от столь странного сорта любви и, кроме того, тогда уж будет за что ехать в Алжир.
Чуть позже он, приняв решение, вообще выбросил из головы все сомнения. Мысль — враг чувства, и Эдуард решил отдаться на волю судьбы. За день до отправки ссыльных из Ла Форс в Марсель, граф де Монтрей был обвенчан в тюрьме с мадемуазель Мари Аделаидой д'Альбон. Сразу после этого новобрачные расстались. Эдуард должен был уехать из Парижа уже на следующий день. Мари Аделаида могла последовать за ним, но за собственный счет, и выехать из Марселя другим пароходом.
Встретиться им было позволено только в Оране.
Военный корвет «Бесстрашный» отчалил из марсельского порта тихим мартовским вечером. Судно было перегружено, двигалось медленно и поэтому еще очень долго было видно, как трепещет над фортом Сен-Жан трехцветное знамя. Чем больше сгущались сумерки, тем сильнее становился ветер. Когда солнце, похожее на золотисто-красный кокон, исчезло за горизонтом, и растаяли последние его блики на волнах, кромка моря, разделяющая корабль и землю, стала так широка, что Марсель полностью исчез из поля зрения. Довольно сильно качало, и капитан «Бесстрашного», ярый орлеанист, не без злорадства подумал, что путешествие покажется не слишком приятным тем пассажирам, которые не по своей воле оказались на борту судна.
«Бесстрашный» должен был
