– Филип уже был здесь, он принес завтрак и дал мне двадцать долларов для поездки в Джорджию, – сообщил он мне и засмеялся.
– В чем дело?
– Ты выглядишь такой забавной в этой форме и в платке. Твоя бирка с именем выглядит как медаль, которой твоя бабушка наградила тебя.
– Я рада, что она тебе нравится, – сказала я, – а я ненавижу ее, – я сняла платок и распустила волосы. – Ты хорошо спал?
– Я даже не помню, как ты ушла, а когда я проснулся сегодня утром, то не сразу сообразил, где нахожусь. Потом я снова заснул. Почему ты убежала?
– Ты заснул так быстро, что я решила, что следует дать тебе отдохнуть.
– Я проснулся утром только тогда, когда явился Филип. Вот как я устал. Я был в дороге день и ночь два дня подряд. Я спал на обочинах дорог часа по два, – признался он.
– О, Джимми, ты, должно быть, так намаялся.
– Это не имеет значения, – сказал он, – я решил, что доберусь сюда. Так чем занимается горничная? Расскажи мне об этом отеле. Я не очень-то многое разглядел ночью. Это красивое место?
Я описала ему мою работу и расположение отеля. Я собралась рассказать ему кое-что о персонале, особенно о миссис Бостон и Сисси, но он более заинтересовался моими родителями.
– Что вообще-то с ней не так?
– Я не знаю точно, Джимми. Она не похожа на больную. Большую часть времени она выглядит красавицей, даже когда лежит в постели с головной болью. Мой отец обращается с ней, как с маленькой хрупкой куклой.
– И твоя бабушка действительно управляет отелем?
– Да. Все ее боятся, но все боятся сказать о ней что-то дурное даже друг другу. Миссис Бостон говорит, что она строгая, но справедливая. Я не думаю, что она очень справедлива ко мне.
Я рассказала ему про надгробный памятник. Он слушал с раскрытыми глазами, когда я описала мои символические похороны.
– Но откуда ты знаешь, что камень все еще там? – спросил он.
– Он был там, когда я прибыла. Никто не говорил мне, что его убрали.
– Они и не скажут. Просто уберут камень и все, я уверен. – Он сел на кровать, прислонившись спиной к стене, и задумался. – Это стоило папе нервов – украсть младенца под самым носом у сиделки.
– Я тоже думала об этом, – сказала я, удовлетворенная тем, что он тоже с трудом верит в это.
– Он, должно быть, был пьяным…
– Но тогда он не был бы таким осторожным, и его наверняка услышали бы. – Джимми кивнул. – Ты не веришь, что он в любом бы случае сделал это, Джимми?
– Он сознался. Он был ко всему равнодушен, Дон. И не пытался ничего отрицать ради нас. – Он грустно опустил глаза. – Я думаю, что мне пора отправляться в путь.
У меня остановилось сердце, мысли закружились в голове, мне так захотелось уйти вместе с Джимми, бежать из этой тюрьмы. Я чувствовала себя в ловушке и хотела вырваться из нее, подставить себя ветру, чтобы он разметал мои волосы, ласкал мою кожу, чтобы ощутить себя живой и свободной.
– Но, Джимми, ты собирался остаться здесь на несколько дней и отдохнуть.
– Меня поймают здесь, и это навлечет неприятности на тебя и Филипа.
– Нет, ты этого не сделаешь, Джимми! – вскричала я. – Я не хочу, чтобы ты уже уехал. Пожалуйста, останься. – Наши глаза встретились. В нас обоих нарастала буря чувств.
– Иногда, – начал Джимми таким мягким и теплым голосом, которого я никогда еще не слышала от него, – мне хотелось, чтобы ты не была моей сестрой.
– Почему? – Я затаила дыхание.
– Я… я думал, что ты такая красивая. Я хотел бы, чтобы ты была моей подружкой, – сознался он. – Ты всегда хотела, чтобы я выбрал себе подружку из твоих приятельниц, но я не хотел никого, кроме тебя. – Он отвел глаза в сторону. – Вот почему я так ревновал и бесился, когда ты начала проявлять интерес к Филипу.
Какое-то мгновение я не знала, что и сказать. Моим первым порывом было обнять его и осыпать его лицом миллионом поцелуев. Я хотела прижать его голову к своей груди и так и остаться.
– О! Джимми! – вздохнула я, мои глаза снова стали наливаться слезами. – Это просто нечестно. Все так перепутано. Это будет неправильно.
– Я знаю, – сказал он, – но когда я узнал, что в действительности ты не была моей сестрой, я ничего не мог поделать, я был рад так же, как и опечален. Конечно, я был несчастлив от того, что тебя забирают и увозят, но все же я надеялся… Ах, мне не следовало надеяться… – быстро добавил он и снова отвел взгляд в сторону.
– Нет, Джимми. Ты можешь надеяться. На что ты надеешься? Расскажи мне, пожалуйста.
Он покраснел и уставился в пол.
– Я не буду смеяться…
– Я знаю, Дон, что ты не будешь смеяться. Ты никогда не смеялась надо мной. Я не могу не стыдиться, думая об этом, и еще труднее мне говорить об этом.
– Скажи, Джимми. Я хочу, чтобы ты сказал, – настаивала я. Он поднял на меня глаза. Его взгляд скользил по моему лицу, словно он хотел запомнить меня навсегда.
– Я надеялся, что если я убегу и останусь вдалеке от тебя достаточно долго, ты перестанешь думать обо мне, как о своем брате. Тогда в один прекрасный день я смогу вернуться, и ты сможешь подумать обо мне, как… как о своем друге, – выпалил он на одном дыхании.
На какое-то мгновение мне показалось, что земля перестала вращаться на своей оси, словно все звуки во Вселенной умерли, и птицы замерли посреди полета, и все машины, и люди. Не было никакого ветра, океан стал как стекло, поднявшиеся волны так и не упали, прилив замер на берегу. Все застыло в ожидании.
Джимми высказал то, что скрывалось годами в наших сердцах, потому что наши сердца знали эту правду задолго до того, как ее поняли мы. Она питала наши чувства, которые мы полагали такими нечистыми и запретными.
Могла ли я когда-нибудь сделать то, о чем он мечтал: глядеть в его лицо и видеть в нем не брата, не рассматривать каждое прикосновение, каждый поцелуй, как грех?
– Теперь ты можешь понять, почему я должен уехать, – твердо сказал он и поднялся.
– Нет, Джимми, – я подалась вперед и схватила его за руки. – Я не знаю, смогу ли стать тем, на что ты надеешься, но мы не должны расставаться, это не выход для нас. Вдали друг от друга мы будем только думать и думать об этом, пока эти раздумья не станут слишком тягостными и мы перестанем тянуться друг к другу.
Он покачал головой.
Я никогда не перестану стремиться к тебе, Дон. – Сказал он с такой уверенностью, что это развеяло все сомнения. – Не имеет значения, как далеко я буду, сколько времени пройдет. Никогда.
– Тогда не уезжай, Джимми, – умоляла я.
Я по-прежнему держала его за руку, и он наконец расслабился. Он снова опустился на кровать, а я села рядом. Мы молчали, я по-прежнему держала его руку. Он смотрел перед собой, грудь его вздымалась от возбуждения.
