Она схватилась рукой за горло, потом произнесла сдавленным шепотом:
— Это я!
Эш взглянул на рисунок, и все в нем замерло — на грани то ли триумфа, то ли катастрофы. Он старался быть беспристрастным. Штрихи были размашистыми и смелыми, но ему казались неуклюжими, грубоватыми. Однако именно эта некоторая топорность, объяснявшаяся его физическим недостатком, и позволила уловить в ней нечто важное — то, что не сразу разглядишь невооруженным глазом. Это была Мадди. Но не только она, а нечто большее. Это была некая смесь того, чем стали они оба, и было в этом нечто знакомое, но давно забытое. Смутное, неуловимое воспоминание.
— Я это сделал, — тихо сказал он.
— Да, — прошептала Мадди, положив дрожащую руку на его плечо. — Ты это сделал.
И в этот момент, глядя на рисунок, который был призрачным эхом прошлого и дерзким утверждением настоящего, Мадди поняла все. И то, чем она была, и то, чем она стала теперь. Это были не две разные девушки, а одна, и это была она. Эш сумел вдохнуть жизнь в этот портрет.
Глаза ее затуманились слезами. Понял ли это он? Вспомнил ли? Заметил ли он сходство между последним портретом, который он нарисовал когда-то, и нынешним? Ей вдруг отчаянно захотелось, чтобы он вспомнил. Ей захотелось рассказать ему все и освободиться наконец от тайны, стоявшей между ними.
Он взглянул на нее, как будто не вполне понимая, как ему удалось сотворить это чудо. Затем, недоверчиво глядя на свою руку, на угольный карандаш, который все еще сжимал в пальцах, он медленно произнес:
— Ты сказала, что магия никогда не заключалась в моих руках. И была права. Магия — в тебе.
Мадди закрыла глаза: говорить она не могла. Она опустилась на колени и прижалась лицом к его руке. Бумага и карандаш упали на землю, и он ее обнял. Он спрятал лицо в ее волосах, и она почувствовала, что его рука дрожат.
— Ах, Мадди. — Он повернул к себе ее лицо, чтобы заглянуть в глаза. — С того самого момента, как я тебя увидел, я хотел тебя как мужчина хочет женщину, и более того. А потом, когда ты рассказала о том, что случилось с тобой, я хотел защитить тебя и не допустить, чтобы что-либо подобное случилось с тобой снова. А прошлой ночью… — он опустил глаза, — я не хотел бы, чтобы ты считала меня таким же, как те негодяи. Я не хотел становиться частью твоих ночных кошмаров.
Мадди шумно втянула воздух и прикоснулась дрожащей рукой к лицу Эша.
— Ах, Эш, — прошептала она, — разве ты не понимаешь? Ночные кошмары благодаря тебе остались в прошлом, а я хочу лишь быть рядом с тобой, в твоих объятиях, потому что только тогда, когда ты меня обнимаешь, я чувствую себя по-настоящему защищенной.
Она увидела в его глазах надежду, и удивление, и вопрос, ответить на который она смогла, лишь прикоснувшись губами к его губам.
Она ощутила его дыхание, почувствовала, как раскрылись его губы, и страстно потянулась к нему.
Их дыхание смешалось, они медленно познавали друг друга, одинаково чувствуя, как усиливается жар в крови, объединяя их тела в единое целое. Она хотела ощутить его внутри своего тела и хотела, чтобы это длилось вечно.
— Мадди, — хрипло пробормотал он, — можно… можно мне снять с тебя одежду? Я хочу видеть тебя.
Она чуть помедлила, глядя ему в глаза, потом кивнула.
Под неяркими лучами предзакатного солнца он медленно раздел ее и уложил на мягкую постель, которую изготовил из ее одежды. Потом, не испытывая ни малейшего смущения, он принялся стаскивать с себя сапоги, носки, бриджи, рубаху и наконец, совершенно голый, сильный и красивый, предстал перед ней. Больше их ничто не разделяло — нечего было скрывать.
Когда он опустился рядом с ней на колени, она протянула руку и развязала кожаный шнурок, стягивавший на затылке его волосы. Она перекинула их через плечо и прикоснулась к ним лицом. Он улыбнулся. Ее охватила дрожь предвкушения, когда на нее сначала упала его тень, а потом она ощутила тяжесть его горячего тела.
Она почувствовала, как прикасается к ее бедру сильная, самая интимная часть его тела, и раздвинула ноги, принимая его. И он стал ее частью, слившись с ней в одно целое.
Их движения были сначала неторопливыми, нежными — они смаковали каждый оттенок наслаждения, которое, постепенно набирая силу, переросло в настоятельную потребность. Мадди обвила его тело ногами, вцепилась в плечи и беспомощно выкрикнула его имя. Сжигающая ее потребность полностью слиться с ним вышла из-под контроля. Она поняла, что больше не одинока — он стал ее частью. Они еще долго не разжимали объятий, пораженные настигнувшей их остротой ощущения. Даже когда он осторожно отстранился от нее, она знала, что они уже не обособлены друг от друга, а составляют единое целое.
Постепенно ее дыхание стало равномерным: казалось, она безмятежно заснула. Эш, с благоговением глядя на нее, думал: «Я так долго был одинок. Оказывается, все это время мне не хватало ее, Мадди».
— Всю свою жизнь, — прошептал он, — я искал чего-то — свое место, частицу себя, которую потерял, а оказалось, что я все это время искал тебя. — Он положил ее голову к себе на плечо и глубоко вдохнул запах ее влажных волос. — Я очень люблю тебя, Мадди Берне, — хрипло добавил он. — Кажется, я любил тебя всю свою жизнь.
Ей хотелось крикнуть: «Нет… не Мадди! Глэдис!» Потому что он вернул ей ее забытую часть. Это Глэдис нуждалась в его любви, это она ее просила. Та самая Глэдис, которая лгала ему. И которая скоро должна была его покинуть.
Но как она сможет уйти? Чудо.свело их вместе по прошествии стольких лет! По капризу судьбы их жизни снова пересеклись, и было бы несправедливо, если бы та же судьба развела их теперь в разные стороны. Он принадлежит ей, а она — ему. Он предназначен для нее. Разве может она отпустить его теперь?
Ее охватило отчаяние. Еще крепче обхватив его, она зажмурилась. Нет. Покинуть его она не сможет.
Ее руки медленно скользили по его телу. Прикоснувшись губами к его коже, она пыталась навсегда запечатлеть в памяти его вкус, форму его тела, запах. И когда ее рука оказалась между его ног, прикоснувшись к напряженному, затвердевшему от ее прикосновений символу его мужественности, она прошептала, глядя ему в глаза:
— Эштон… прошу тебя…
Он снова соединился с ней, и ей захотелось удержать его внутри навсегда. Но всему приходит конец, даже близости. И когда все закончилось на этот раз, она почувствовала пустоту. Ей стало страшно.
Эш почувствовал ее тревогу. Он поцеловал ее в лоб, ласково погладил по голове. Солнце уже село, и в тени стало холодно, но им было тепло: их согревал еще не прошедший окончательно жар страсти.
— Тебе не о чем беспокоиться, любовь моя, — тихо сказал он. — Я же сказал, что не позволю ничему плохому случиться с тобой. Не бойся. Я воспользуюсь своим влиянием на губернатора, дойду до короля, если потребуется. С тобой ничего не случится. Ты теперь под моей защитой.
