– Нет, никогда. Между прочим, этот епископ сейчас с твоим господином разговаривает. Они роются в разных книгах и старинных свитках, пытаясь решить, как с этим оборотнем поступить, следует ли применять к нему пытки, каким способом его умертвить и где потом похоронить. Епископ притащил с собой целую толпу ученых, и те совершенно уверены, как и что тут следует делать. – Ишрак помолчала. – Кстати, если бы этот оборотень вдруг заговорил, как человек, тогда все сразу переменилось бы. И сразу нужно было бы сказать об этом твоему господину, Луке Веро.
Во взгляде Фрейзе ничего даже не мелькнуло, когда он спросил:
– А почему ты решила, что он может говорить по-человечески?
Ишрак, не кокетничая, посмотрела ему прямо в глаза и отрезала:
– Между прочим, ты не единственный, кому это существо небезразлично!
* * *
Весь день Лука провел в компании епископа за закрытыми дверями; в совещании также участвовали прибывшие с епископом ученые и священники; весь обеденный стол был завален документами, связанными с более ранними судебными процессами над оборотнями, а также всевозможными историями о волках, начиная со стародавних времен, – главным образом это были отрывки из произведений древнегреческих философов, переведенных сперва на арабский язык, а затем уже на латынь.
– В общем, бог его знает, что в данном случае следует иметь в виду, – признался Лука брату Пьетро. – Там перечислены десятки суеверий, а слова имеют столько различных значений, что сквозь это еще нужно продраться, чтобы докопаться до смысла, и на каждый упомянутый случай имеется с полдюжины различных философских толкований.
– Но мы обязаны досконально разобраться в проблеме, – с некоторой тревогой напомнил ему клирик. – Недостаточно собрать свидетельские показания и составить внятный рассказ о чем-то, как недостаточно и располагать набором старинных историй о некоем явлении и о том, как его воспринимали двести лет тому назад. Мы обязаны изучить реальные факты в реальной обстановке, а затем установить истину, и это должен сделать именно ты. Нам совершенно ни к чему какие-то допотопные сплетни – нам, повторяю, нужны реальные свидетельства, а затем и реальный приговор.
Они убрали со стола, чтобы перекусить, и епископ произнес длинную молитву. Ишрак и Изольда на мужской совет допущены не были и обедали у себя в комнате. Окна их выходили во двор, так что девушкам было видно, как Фрейзе сидит на стене, огораживающей медвежью яму, пристроив на коленях деревянную тарелку, и делится своим обедом с оборотнем, который устроился прямо перед ним и посматривает на него, ожидая вкусных кусочков. Оборотень выглядел таким же миролюбивым и преданным своему хозяину, как собака, но все же поведение его было в чем-то иным, чем у собаки, – возможно, более независимым.
– Это наверняка обезьяна, – сказала Изольда. – Я видела ее изображение дома в одной из отцовских книжек.
– А обезьяны умеют разговаривать? – спросила Ишрак. – Как люди? Умеют они говорить, как мы?
– Ну, вид у той обезьяны был такой, словно она и говорить вполне могла бы. У нее и губы, и зубы почти такие же, как у нас, и глаза очень похожи на человеческие. А взгляд и вовсе такой умный, как будто в голове у нее полно всяких мыслей и ей очень хочется ими поделиться.
– Вряд ли это животное – обезьяна, – осторожно начала Ишрак. – По-моему, этот оборотень неплохо умеет говорить.
– Как попугай? – спросила Изольда, но ответить Ишрак не успела, потому что они увидели, как Фрейзе наклонился к оборотню, а тот встал на задние лапы, потянулся к нему и Фрейзе подал ему кусок хлеба и яблоко. Все это оборотень взял передней лапой, а не ртом – да, именно передней лапой, как рукой! А потом, приняв угощение, удобно уселся на задние лапы и стал есть, держа хлеб и яблоко в передних лапах, как большая белка.
– Нет, не как попугай, – сказала Ишрак, качая головой. – А как человек. По-моему, он умеет говорить не хуже любого другого христианина. Нельзя его убивать! Мы не можем просто стоять здесь в полночь и смотреть, как его убивают! Сперва необходимо понять, кто он и что собой представляет. Он, совершенно очевидно, не волк, но кто?
– Не нам об этом судить.
– Да нет, как раз нам! – горячо возразила Ишрак. – И не потому, что мы христиане, – к тому же я вовсе не христианка. И не потому, что судить можно только мужчинам – а мы с тобой вовсе не мужчины. Просто потому, что мы с тобой вроде этого оборотня: мы чужаки, мы не такие, как все здешние, вот местные жители нас и боятся. Люди не понимают тех женщин, которые не являются ни чьими-то женами, матерями или хотя бы дочерьми, ни давшими обет безбрачия монахинями. А женщин, обуреваемых страстями, женщин образованных и свободных люди просто боятся. Вот я, молодая образованная женщина, у меня иной цвет кожи, иная религия, иные представления о многом в жизни, и я столь же чужда жителям этой деревушки, как и наш маленький оборотень. Так неужели я буду стоять и смотреть, как они его убивают только из-за того, что не понимают, кто он такой? Если я позволю им убить его и не скажу ни единого слова против, то что остановит их в следующий раз, когда они придут, чтобы убить меня?
– Ты скажешь это Луке?
Ишрак пожала плечами.
– А какой смысл? Он сейчас слушает только епископа, мне он вряд ли внемлет.
* * *
К двум часам пополудни совещавшиеся всю первую половину дня мужчины наконец-то договорились насчет своих дальнейших действий, и епископ вышел на крыльцо гостиницы, чтобы объявить о принятом решении.
– Если оборотень в полночь превратится в настоящего волка, тогда женщина-еретичка, вызвавшаяся его застрелить, сделает это с помощью серебряной стрелы, – распорядился он. – Затем жители деревни похоронят его у скрещения дорог, поместив в клетку, набитую «волчьей отравой», а перед этим кузнец вобьет ему в сердце осиновый кол!
– Моя жена может принести сколько угодно «волчьей отравы», – предложил Ральф Фейрли. – Господь свидетель, она ее специально выращивает.
– Если же оборотень ни во что не превратится… – Епископ поднял руку, призывая к молчанию, и даже голос немного повысил, чтобы заглушить поднявшийся ропот недоверия. – Я знаю, добрые люди, вы уверены, что он непременно превратится в волка, но… предположим все же, что этого не произойдет. В таком случае мы отпустим его на свободу, и хозяин этой деревни, а также ее староста впоследствии смогут поступить с ним, как им будет угодно. Человеку от Бога дана власть надо всеми животными, и Господь наш постановил, что человек может делать с ними все, что ему заблагорассудится. Будем считать, что это просто дикий зверь, который бегал вблизи от вашей деревни, и вам удалось его поймать. А поскольку, как я только что сказал, Бог даровал человеку власть над всеми животными, пойманным вами зверем вы сможете распорядиться по своему усмотрению.
