увидела перед собой ухмыляющееся, румяное лицо Августы и почувствовала безудержный гнев. От нее можно ожидать все что угодно. Даже такой чудовищный обман…
– Фрау фон Хагеманн! Пора на операцию!
Элизабет вздрогнула и, очнувшись от размышлений, быстро пошла в процедурную. С другого конца лазарета подошла Тилли, она тоже хорошо ассистировала на операциях. Раненого уже положили на стол, в маленьком помещении стоял неприятный запах гноя. Медицинский советник Грайнер положил на лицо молодого человека маску с эфиром, а доктор Мёбиус рассматривал рваную гноящуюся рану на его бедре и был страшно зол.
– Никто ничего не делает – становится все хуже и хуже! – ругался он. – Ну перевязать-то, по крайней мере, можно было – кажется, у коллег и перевязочный материал закончился…
Элизабет взяла больного за запястье, чтобы проверить пульс. Он страшно подскочил – у бедняги поднялась температура.
– Считайте, господин лейтенант… Так громко, чтобы мы все слышали…
– Раз… два… три… четыре…
Раненный говорил с трудом, кроме того, салфетка приглушала звук, но все же у Элизабет появилось чувство, будто она уже где-то слышала этот голос.
Грайнер накапал эфир на салфетку, десяти капель хватило, чтобы лейтенант отправился в царство грез, и доктор Мёбиус приступил к нелегкой операции. В ране было несколько осколков, которые пришлось вытаскивать пинцетом. Маленькие кусочки железа с металлическим звоном падали в таз, который приготовила Тилли.
– Пульс слабеет, – заметила Элизабет.
– Приступайте к мягким тканям, Мебиус, – велел Мёбиус, – сказал доктор Грайнер. – Мы не можем больше держать его в наркозе, иначе мы его больше не увидим.
Элизабет почувствовала, как у нее кружится голова. Запах эфира, смешанный с отвратительной вонью гноящейся раны, был суровым испытанием для каждой медсестры. «Только бы продержаться, – мысленно подбадривала она себя. – Если я сейчас упаду в обморок, Герта будет без конца насмехаться надо мной».
Она посмотрела на Тилли, та была очень бледна: ей, как и Элизабет, было нехорошо от запаха, и она, вероятно, тоже мысленно себя подбадривала. Доктор Грайнер проворчал, что устал от гноящихся ран, как и от всей этой безумной войны. Только доктор Мёбиус был полностью погружен в свою работу, время от времени давая короткие указания помощницам, пальцы его работали быстро и уверенно.
– Сейчас закончим. Можно перевязывать. Не сильно. Не затягивайте…
Он выпрямился и подошел к раковине, чтобы вымыть руки.
– Как его зовут? – спросил он через плечо. – Имя звучало как-то по-прусски. Фон Клитцинг… фон Клаузевиц…
– Фон Клипштайн, – сказала Тилли, помогавшая Элизабет накладывать повязку. – Эрнст фон Клипштайн. Думаю, из Берлина. Пруссак, уж куда более…
Она с улыбкой взглянула на доктора Мёбиуса, который вытирал руки заботливо прибереженным для него хлопчатобумажным полотенцем. На мгновение их взгляды встретились, в них было желание и в то же время отречение, затем Тилли быстро вернулась к своей работе, а доктор Мёбиус взял пациента за запястье.
– Эрнст фон Клипштайн? – уточнила Элизабет, скорее пораженная, чем испуганная. – Но это наш хороший знакомый. Он даже состоит в родстве с Клаусом.
– Правда? – Тилли нахмурилась. – Ты права, Лиза. Теперь я вспомнила. Я думаю, он даже был на вашей помолвке.
– Да, со своей женой. Как же ее звали?
– Адель, – подала голос Тилли. – Неприятная особа.
– Тссс, Тилли! Вдруг он услышит нас…
Медицинский советник убрал салфетку с лица лейтенанта, и женщины обеспокоенно посмотрели друг на друга. Да, это был, несомненно, Эрнст фон Клипштайн, молодой лейтенант из Берлина, родственник фон Хагеманнов. Боже, что же сделала с ним война – он превратился в свою собственную тень: изможденные лицо и тело, бесцветные губы. Короткая светлая борода покрывала подбородок и щеки – как и многие пациенты, он не брился с тех пор, как был ранен.
– Он вас не слышит, – сухо пояснил медицинский советник. – Возможно, уже никогда не услышит… Выглядит он не очень, Мёбиус. Может статься, что мы снова проиграли костлявой.
– Что за костлявая? – наивно спросила Тилли.
– Это смерть, девочка. Единственная, у кого в такие времена самый богатый урожай.
20
Ханна облокотилась о столешницу и выгнулась вперед, чтобы ничто не ускользнуло от ее глаз. Указательный палец правой руки Марии Йордан прошелся по рядам карточек, быстро постукивая по каждой.
– …четыре… пять… шесть… молодой человек… один… два… три… четыре… пять… шесть… длинная дорога… один… два… три… к тебе в дом… да, Брунненмайер…
Повариха сидела у изголовья стола, прямо у теплой плиты, и смотрела на карты так же внимательно, как и Ханна. Позади нее на плите грелись остатки густого супчика из репы, которые она приберегла для старого садовника Блиферта и двух малышей Августы.
– Что за чушь вы несете? – накинулась она на Йордан. – Да что вы думаете, в таком-то возрасте завести себе любовника? Неужели это на меня похоже?
Мария Йордан сделала такое лицо, будто знала лучше, что и на кого похоже, и продолжила считать. В помещение вошла Эльза, она несла из лифта на кухню грязную посуду.
– Да разве можно верить этой Марии? – крикнула она поварихе. – Все враки!
Ханна открыла рот, чтобы защитить Йордан, но не решилась. Все-таки разумнее не выдавать себя.
– Это потому, что любовь еще дожидается тебя? – спросила Мария Йордан, показывая на Эльзу. – Да чего тут удивительного? Мужики-то все на войне. И как нам может повезти в любви?
Эльза поставила стопку посуды в раковину и воздержалась от ответа. «Бедняжка, – подумала Ханна. – Она всегда высматривала доктора Мёбиуса, но, похоже, он влюбился в Тилли Бройер. Неудивительно, ведь она не только молодая, но и красивая, да к тому же богатая».
– Вы должны мне рассказать о Гумберте, Мария! – воскликнула Брунненмайер. – Пропал без вести, бедняга. Но я-то знаю, что он жив. Сердце подсказывает.
Мария Йордан снова начала пересчитывать свои карты:
– …впереди долгая дорога… три… четыре… пять… шесть… О господи, там впереди крестовый король…
– Что это значит? Послушайте меня, Мария. Я плачу не за плохие новости.
– Помолчите же хоть немного, Брунненмайер. Там… Бубновая дама… и семерка… даже свадьба… Кто бы мог подумать…
Фанни Брунненмайер достала носовой платок и хорошенько высморкалась.
– Надо думать, – сказала она. – Эльза права, все эти пасьянсы на картах – одна брехня.
– В любом случае, он вернется, – настаивала Мария Йордан, которая привыкла к недоверчивой клиентуре и не позволяла вводить себя в заблуждение. – Но через какое-то время. Может статься, в плену он, бедняга. Работает на врага. Вот как-то так.
Брунненмайер задрала нос и положила носовой платок в карман фартука:
– Забирай свои карты обратно. И даже не думай, что получишь хоть пфенниг. – Она бросила недовольный взгляд на тележку с кастрюлей, стоявшую рядом с плитой. – Ты что, хочешь, чтобы бедные парни умерли с голоду, Ханна? Давай-ка быстро на фабрику!
– Но госпожа еще не звала меня.
– Сегодня госпожа никуда не пойдет, – сообщила Эльза. – Она сейчас там, в лазарете, у одного знакомого. У лейтенанта фон Клаппрота или что-то в этом роде. Герта говорит, что он, похоже, долго
