Не отдавая себе отчета в том, что делает, Брайони протянула к нему руку. В мгновение ока он был рядом, встал на колени и взял ее за руку.
— О Техас, — шепнула она с комком в горле, ибо нельзя было ошибиться: его глаза засияли, как звезды, когда она протянула к нему руку.
— Что нужно сделать? — спросила она, потираясь щекой о его ладонь. — Я не могу видеть тебя таким несчастным. Это из-за меня?
Она сама не верила, что это возможно, но ее сердце неудержимо билось от предположения, что она может так влиять на его настроение. Горькая усмешка появилась на его губах.
— Из-за тебя? — Он издал короткий смешок. — И да, моя куколка, и нет. — В отчаянии он провел рукой по своей шевелюре. — Как бы объяснить тебе? Ведь это чертовски трудно. Ну, слушай.
Он повернул ее лицо к себе и заговорил с неожиданной страстью:
— Мне приходилось делать такие вещи, из-за которых другие люди становились несчастными. Я причинял им боль, ужасную боль. И в особенности тому человеку, которого я обожал больше всех на свете. Я был болваном, глупцом да к тому же жестоким. — Его рот от презрения к себе скривился. — Наверное, теперь пришел час расплаты. Что бы я ни чувствовал, как бы ни страдал, все это по моей вине. Вовсе не твоей или кого-то другого. Понимаешь? Я не заслуживаю и капли твоей жалости.
— В тебе есть доброе начало, — прошептала девушка, вновь повторив слова, сказанные ею в первую ночь после похищения. — Мне все равно, что ты натворил в прошлом. И я не верю тем ужасным вещам, о которых меня предупреждал Фрэнк в отношении тебя. Я пыталась, но не смогла. Напротив, я вижу доброту, честность, даже благородство. Вот почему…
— Продолжай, — потребовал он, когда она в смятении замолчала. — Продолжай. — Он подложил ладонь под ее подбородок и приподнял ее голову так, что она была вынуждена встретиться с ним глазами. Его собственные индигово-синие глаза смотрели проникновенно и испытующе. — Скажи, что ты хотела высказать.
Она не могла отвести глаз от его лица.
— Я собиралась сказать, что поэтому люблю тебя, — просто вымолвила она.
Джим со свистом вобрал воздух и притянул ее к себе, но она освободилась, упершись руками в его грудь.
— Нет, Техас, это безумие. Я не могу допустить этого! Я замужем за Фрэнком.
— Пусть этот Фрэнк Честер провалится в преисподнюю! — обняв, он привлек ее к себе. Атласные волосы, обвивавшие ее шею, соблазнительно и нежно гладили его подбородок. — Я заставлю тебя забыть Фрэнка Честера, моя куколка! Заставлю тебя забыть, что ты вообще когда-нибудь была с ним знакома! — поклялся он.
— Техас, нет! — Она отчаянно пыталась урезонить его, все еще не имея возможности шевельнуться в его крепких объятиях. — Я хочу тебя, это правда. Да простит меня Всевышний, это правда. Но это нехорошо! Мы должны бороться с этим желанием, надо пренебречь им…
— К чертям это все, — прорычал он, и прежде чем она могла что-то еще сделать или сказать, он запечатлел на ее губах такой безумный поцелуй, что все остальное вылетело у нее из головы. Под наплывом чувств, забурливших в ней с этим поцелуем, она погрузилась в такой океан желания, из которого не было обратной дороги. Его руки сновали по ее телу, гладили ее, возбуждали до такой же степени, до какой был возбужден он сам. Она подняла руки и притянула его к себе, уже не думая ни о чем, кроме любви. Она провела пальцами по его густым, шелковистым волосам, затем распахнула рубаху, следя глазами за бугристыми мускулами на его груди.
— Техас, Техас, — стонала она, когда он взял в ладони ее груди и ласкал их до тех пор, пока она не задохнулась от удовольствия. Он снова поцеловал ее, его губы обожгли ей рот, веки, шею. Она погрузилась в мир восторга и забыла обо всем на свете.
А еще через минуту они, обнаженные, лежали на коврике, и танцующие блики пламени красно-золотистым светом перемещались по их прогибающимся телам. За окнами ревел ветер, раскаты грома прокатывались по горам, но они ничего не слышали. Брайони чувствовала себя в железных объятиях, ощущала огненно-жгучие поцелуи на губах, поглаживание пальцев, которое попеременно было то нежным, то напористым, и в конце концов поняла, что сейчас умрет от желания. Он лег на нее, и она водила руками по всему его телу, жадно осязая и исследуя все бугорки и выемки, одновременно охватывая его бедра своими ногами и привлекая его все ближе и ближе к себе. Он слегка прикусил ей мочку уха, поцеловал впадинку у горла и помучил ее груди языком и зубами, пока она не застонала в экстазе. Техас завис над ней, его темно-голубые глаза впились в ее глаза, страсть сотрясала его мощное тело, и лицо его еще более потемнело.
— Я люблю тебя больше жизни, — хрипло произнес он, с глубоким удовлетворением отметив ее неуемный пыл. — И теперь, как и прежде, ты моя. Отныне и навеки, моя куколка, ты моя.
Его слова еле дошли до нее, погруженной в океан страсти, но девушка уловила, что их смысл заключается в том, что он ставит на ней клеймо как на своей собственности.
— Да, — шепнула она, в то время как отчаянное желание сотрясало все ее хрупкое тело.
Волосы обвивали влажными прядями ее зарумянившееся и лучившееся светом лицо, и она до конца прильнула к его мощному телу, когда он вошел в нее с бурной напористостью.
— Да, Техас, я твоя, — выдохнула она. — Только твоя. А ты мой. — Ее рот приоткрылся, встречая и ища его, и их тела сплелись, снедаемые желанием, страстью и любовью.
Дождь барабанил по крыше хижины всю ночь. В чернильно-черном небе вспыхивали молнии, на секунду освещавшие ударявшиеся друг о друга стволы деревьев, умытые дождем скалы, ручей, сиявший, как серебристая ртуть, и пенившийся от ливня. Гром гремел и гремел, волнами прокатываясь от одного черного пика к другому. Ночь полнилась звуками, порожденными бурей. Но два любящих сердца не обращали на это никакого внимания. Далеко за полночь они обнимали и любили друг друга, высвободив всю страсть, столько времени копившуюся в них. И наконец, когда жемчужно-розовый восход солнца прогнал с бледного небосклона последние остатки дождя, они уснули, не выпуская друг друга из объятий.
Наступил ноябрь с его морозными ночами и свежими, прохладными днями. Осенние ветры, дувшие с гор, царапали кожу так, будто несли с собой колючие песчинки. Все птицы и звери попрятались в своих гнездах и логовах, горных пещерах и трещинах, в то время как мужчина и женщина, укрывшиеся в уединенной мескитовой хижине, вели простую жизнь отшельников и все более радовались своему счастью.
Женщина, знавшая себя под именем Катарина Честер, перестала даже думать о своем муже Фрэнке. Он стал частью ее прошлого, частью забытой ею жизни и был ей нужен, как пятое колесо телеге.
