– С визитами?!
– Тебе необходимо уделять больше внимания политике, – фыркнул граф. – Хантингдон – человек крайне совестливый и регулярно посещает своих сторонников по партии. Наш Хантингдон очень предан своему делу.
– И Камерон ездит с ним? – уточнил Стоукс.
– Не каждый раз, но довольно часто, – пожал плечами граф. – Если необходимо обсудить какую-то проблему, Камерон обязательно делает заметки.
Стоукс поймал взгляд Барнаби:
– Ты понял? Все украденные вещи находились либо в библиотеках, либо в кабинетах.
Барнаби кивнул.
– О чем это вы?! – потерял терпение граф. Барнаби вручил ему остальные списки.
– Эти вещи главный злодей поручил Смайту украсть из наших домов.
Граф принялся изучать списки и, очевидно, сразу обо всем догадался, особенно когда дошел до серебряной статуэтки, похищенной из его собственного дома.
– Статуэтка двоюродной бабки твоей матери?
– Вместе со всем остальным, – кивнул Барнаби. Куда девалось дружелюбие графа!
– И ему это удалось?!
– Он забрал все, если не считать той картины, что числится последней. Но у него еще не было времени продать похищенное. А теперь благодаря тебе и Смайту мы знаем, кто он.
Граф раздвинул губы в хищной ухмылке:
– Превосходно.
И тут Пенелопа задала самый важный вопрос:
– Где живет этот Камерон?
– В Хантингдон-Хаусе, – с готовностью ответил граф.
Граф заверил их, что лорд Хантингдон еще не спит и готов принять их, несмотря на то что было уже около двух часов ночи. Поэтому вся компания немедленно отправилась в Хантингдон-Хаус, который, к счастью, был расположен поблизости, на Дувр-стрит.
Стоукс окликнул двух констеблей, патрулирующих Сент-Джеймсский парк, и поручил им приглядывать за Смайтом, которого по настоянию лорда Котелстона они тоже захватили с собой. Так что через двери Хантингдон-Хауса прошествовала целая процессия. Но дворецкий его милости не растерялся и прекрасно справился с ситуацией. Предоставив графу, старому знакомому лорда Хантингдона, и мистеру Адэру самим пройти в кабинет хозяина, дворецкий с поклоном проводил Пенелопу, Гризельду и Стоукса в гостиную, после чего усадил мальчиков, Мостина, констеблей и Смайта в коридоре, отходившем от холла, но уже через пять минут вернулся и увел всех в кабинет.
Хантингдон, высокий грузный джентльмен, славившийся умом и проницательностью, молча выслушал Барнаби и Стоукса, ничего не отвечая на выдвинутые ими обвинения против джентльмена, называющего себя мистером Алертом, но на деле оказавшегося личным секретарем его милости – Дугласом Камероном.
Услышав, что Смайт и мальчики могут узнать Алерта, Хантингдон внимательно рассмотрел всех троих, прежде чем кивнуть:
– Интересно! Ваша история не слишком правдоподобна, но списки кажутся мне неопровержимой уликой. Это его рука, и он действительно часто посещал ограбленные дома. Что же, не вижу причин покрывать Камерона. Если по какому-то капризу судьбы он окажется невиновным, ничего дурного ему не сделают.
– Благодарю вас, милорд, – кивнул Барнаби.
– Однако… – Хантингдон поднял палец. – Мы все сделаем по правилам.
Следующие несколько минут его милость отдавал распоряжения собравшимся, указывая, где стоять и что делать.
Двери в торцовых стенах длинного помещения вели в соседние комнаты. Перед каждой из дверей стояла большая восточная ширма. Хантингдон велел констеблям и Смайту встать за одной ширмой, а Пенелопе, Гризельде и мальчикам – за второй.
– Выведете детей только по моему приказу. Дворецкий Адэра встанет у основной двери, и когда я подам сигнал, он выйдет в холл, вернется кружным путем и скажет мальчикам, что можно входить. Я хочу, чтобы они только слышали нас, но не видели. Я полагаюсь на вас, мисс Эшфорд. Вы должны точно сказать, узнали ли мальчики в Камероне того человека, который давал указания Смайту. По моему сигналу вы появитесь в комнате и скажете мне правду.
– Хорошо, сэр, – согласилась Пенелопа и вместе с Гризельдой увела мальчиков.
Когда все было устроено по желанию Хантингдона и граф с Барнаби встали возле письменного стола по правую сторону от хозяина, а Стоукс – по левую, дворецкому было велено привести Камерона.
– И не забудь, Фергус, – ни слова о том, что здесь происходит.
– Естественно, милорд, – промолвил дворецкий с оскорбленным видом.
– Джентльмены, – продолжал лорд, – хотя я понимаю вашу заинтересованность во всем случившемся, я сам начну разговор, а вы, несмотря ни на какие оправдания Камерона, будете сохранять молчание.
Стоукс, помедлив, все же кивнул. Барнаби с готовностью согласился, поскольку одобрял тактику его милости и предпочитал отдать столь сложное дело в более опытные руки.
Прошло несколько минут, прежде чем в комнате появился Камерон.
Барнаби внимательно рассматривал его. Каштановые, модно подстриженные волосы слегка взъерошены, бледные щеки чуть порозовели. Хантингдон уже говорил, что не просил секретаря непременно быть на месте, а Фергус подтвердил, что Камерона с девяти часов вечера не было дома и вернулся он лишь недавно. Надменный вид, безупречная одежда… все как обычно.
После небольшого колебания, вполне извинительного при виде столь неожиданных в этот час гостей, он прошел вперед. Один только граф заслужил от него почтительный поклон. Барнаби отметил, что Камерон отлично знает, как и с кем обращаться. Он едва замечал тех, кого считал ниже себя, и был готов пресмыкаться перед вышестоящими.
Остановившись в двух шагах от письменного стола, он, как и полагается хорошему секретарю, бесстрастно осведомился:
– Что-то случилось, милорд?
– Камерон!
Положив большие руки на стол, Хантингдон смерил его спокойным взглядом:
– Эти джентльмены рассказали мне весьма странную историю. Похоже, они уверены, что вы замешаны…
Далее он изложил итоги расследования, опуская некоторые детали и сосредоточившись на заключениях и выводах.
Барнаби показалось, что Камерон побледнел при упоминании о списках, но, возможно, это просто сходил с лица румянец.
Но все же и он, и Стоукс, и граф были уверены, что вина Камерона подтвердится с минуты на минуту.
Однако Камерон никак не отреагировал на обвинения, хотя из слов лорда Хантингдона было ясно, что его подозревают в тяжких преступлениях. Но Камерон и глазом не моргнул, оставаясь сдержанным и спокойным. Невинный человек на его месте по крайней мере выказал бы удивление, наверняка был бы потрясен или встревожен, но Камерон по-прежнему сохранял бесстрастный вид.
Он терпеливо дождался конца речи лорда Хантингдона, который в заключение спросил:
