Он почувствовал, как по телу Анны пробежала дрожь. Сначала вибрировало ее лоно, сжимавшее его дракона, потом эта волна все разрасталась и разрасталась, и, наконец, тело Анны задрожало от наслаждения. Ему хотелось увидеть, как ее красота содрогается в экстазе, но собственные нужды заставили его войти в нее еще глубже.
Он чувствовал, как росла его внутренняя сила, чувствовал, как его мужское естество билось у самого порога. И он усилием воли освободил эту силу, отдал ее Анне. Он словно сам выплеснулся в нее, чтобы находиться внутри любимой женщины еще долго-долго. А может, остаться в ней навсегда…
И в это мгновение он был абсолютно счастлив.
Анна улыбнулась. Ее тело все еще дрожало от испытанного удовольствия. Она не могла понять, почему это сладостное чувство мог подарить ей только Чжи-Ган. Ей и раньше доводилось испытывать сексуальное удовлетворение. Китаянки частенько перешептывались между собой об этом, и она знала, что нужно делать женщине, чтобы доставить себе удовольствие.
Но только Чжи-Ган смог подарить ей восхитительное чувство полета. Он превратил приятные ощущения в неземное наслаждение. Она повернула голову и посмотрела на него. Он лежал рядом с ней совершенно обессиленный. Грубая ткань палатки приглушала лунный свет, но Анна все равно хорошо видела четкие черты его лица. Она запомнит их навсегда: проницательные черные глаза, легкий изгиб губ, когда он удивляется, и то, как меняется его лицо в момент неожиданной вспышки гнева.
Она любовалась им, с нежностью убирая с его лица черные шелковистые волосы, и думала о том, почему с ним все как-то по-другому. Почему, когда они были вместе, у нее возникало чувство легкости и такого безграничного счастья, какое ей еще никогда не доводилось испытывать?
Ответ на этот вопрос затерялся где-то в ее подсознании. Он дразнил ее, манил, но так и остался чем-то туманным и непонятным. Наклонившись, она поцеловала Чжи-Гана в губы, а потом погладила его небритую щеку. Именно в этот миг она все поняла.
Она любила его. Она любила его, потому что он заставил ее забыть об опиуме. Еще она любила его за то, что он, зная, какими ужасными вещами ей приходилось заниматься, все же относился к ней с благоговением. Куда бы она ни пошла, Чжи-Ган повсюду следовал за ней взглядом. Анна всегда чувствовала его присутствие — даже тогда, когда не видела его. Он прикасался к ней с глубоким почтением, он целовал ее с такой страстью, с таким откровенным плотским желанием, что у нее ни разу не возникло сомнений относительно его искренности. Он хотел ее. И стоило ей только подумать об этом, как в ней самой начинало просыпаться желание. И любовь.
Нет, никто и никогда еще не хотел ее так, как Чжи-Ган. Никто так не заботился о ней, как этот мужчина. И уж точно никто другой не сможет бросить вызов банде ее приемного отца и убить его. К несчастью, она испытывала к Чжи-Гану не только благодарность. Она любила императорского палача, и это не радовало ее, а скорее, приводило в ужас.
Анна вдруг подумала, что нужно рассказать ему об этом. Она решила разбудить его своими нежными поцелуями и поделиться с ним этой чудесной новостью, но так и не сделала этого. Ее чувство было еще слишком нежным и ранимым. Что она будет делать, если Чжи-Ган просто засмеется в ответ? И что будет с ней, когда он посадит ее на корабль и помашет на прощание рукой?
Ей отчаянно захотелось остаться в Китае. Ей захотелось поверить в то, что это возможно, что она навсегда останется с Чжи-Ганом, что у них будет свой дом и дети, что они будут любить друг друга. Она едва сдержалась, чтобы не растормошить его. Анна готова была рассказать ему о своей мечте и о том, что усилием воли они смогли бы претворить эту мечту в жизнь.
Однако она устояла перед этим искушением. Отвернувшись от Чжи-Гана, Анна закрыла глаза и снова задумалась. Она почти убедила себя в том, что все это просто приснилось ей, что высокого всепоглощающего чувства любви не существует, и вдруг почувствовала прикосновение его руки. Она сомневалась в том, что он сделал это сознательно. Скорее всего, решила она, Чжи-Ган еще спит. Его дыхание по-прежнему было ровным. Но через секунду его рука проскользнула под ее локоть и он, обняв Анну за талию, крепко прижал ее к себе. Так они и лежали, как две ложки. Он грудью прижимался к ее спине и вдыхал аромат ее волос, а она прислушивалась к его дыханию.
Она уже почти сказала ему это. Почти прошептала в темноту: «Я люблю тебя», — но в последний момент все же сдержалась и произнесла совсем другие слова.
— Что было в твоем страшном сне, Чжи-Ган? — спросила Анна.
Он вздохнул. Анна, конечно, понимала, о чем он сейчас думает: нужно лежать тихо и притворяться спящим, чтобы она в конце концов забыла, о чем спрашивала его. Но Чжи-Ган удивил ее. Он заговорил таким зловещим шепотом, что у нее по коже побежали мурашки.
— Мне снилось, что я уезжаю из Китая. Мне казалось, что я все бросил для того, чтобы начать новую жизнь.
Она закусила губу, не решаясь задать ему следующий вопрос. Но все-таки не удержалась и спросила:
— И это было твоим ночным кошмаром?
Он кивнул и потерся щекой о ее спину.
— Худший из всех кошмаров.
— Я не понимаю.
Чжи-Ган сделал глубокий вдох, а потом с силой выдохнул. Она чувствовала, как бьется его сердце.
— Могла бы ты вот так взять и все бросить? — спросил он. — Могла бы, забыв обо всем на свете, начать новую жизнь?
— Я бы и на секунду не задумалась.
Он прижался губами к ее шее.
— Именно поэтому ты и уезжаешь из Китая. И именно поэтому я не могу поехать с тобой.
— Ты не передумаешь? Ты не хочешь поехать в Англию вместе со мной?
— Я не могу, — сказал он с печалью в голосе. — Анна, это мой дом, моя страна. Я должен остаться, чтобы сражаться за нее.
Анна не ответила. Закрыв глаза, она представила свою любовь и все свои надежды. Добавив в этот образ всю свою силу, Анна увидела яркий свет, который она держала в ладонях. Она держала его очень нежно и ощущала исходящее от него тепло. Это тепло не исчезло даже тогда, когда она решила исполнить свое желание и во всем признаться Чжи-Гану. А затем Анна добавила в нарисованную ее воображением картину образ любимого. Он стоял перед ней и смотрел на то, что она держала в руках. Стоял, выпрямив спину и гордо вскинув голову, как подобает бесстрастному палачу.
Но уже в следующее мгновение она вдруг резко сжала ладони, и то, что было в ее руках, сплюснулось. Она почувствовала, как этот свет рассыпался на тысячу мелких осколков. И Анна просто выбросила их.
Из дневника Анны Марии Томпсон
8 июня 1886 г.
