– И что он сказал?
– Ничего. Приказал принести еще горячей воды и поесть. Вечером в понедельник, когда лакей принес ужин, Дав оставался в рубашке. А она стояла возле камина только в нижних юбках – ну точно как на картинах изображают олицетворенное блудодеяние.
– Но мистер Давенби оставался по-прежнему в парике?
– Да. И у нее волосы сохраняли ту же прическу, что я сделала. А что?
Таннер Бринк обхватил себя за бока.
– Ничего. Продолжай.
– Во вторник утром он, когда выставлял в коридор грязную посуду, выкинул также свою рубашку и ее нижние юбки. Белье все облито вином и перемазано сливочным маслом.
– Сливочным маслом?
– Ну, маслом или сливками – откуда мне знать? А когда хозяин открыл дверь вчера, то он был в шлафроке и по-прежнему в чулках. И парике. Свечи они погасили, так что лакей не увидел ее, но решил, что она, должно быть, в постели.
Таннер Бринк уронил лицо в ладони. Плечи его тряслись от беззвучного смеха.
– А сегодня утром?
– Он позвонил и приказал принести ванну и бритвенные принадлежности, и горячую воду, и свежие простыни. Обычно ему меняют простыни каждый день.
– Ну что ж. Значит, до вчерашнего дня они простынями не пользовались, так?
– Вы думаете, он ее так и не поимел ни в воскресенье, ни в понедельник? Лакей клянется, что поимел.
– Я думаю, что мужчина и женщина могут любить друг друга и не ложась в кровать. – Цыган прижал кулак ко рту, заглушая новый приступ смеха. – Так, сейчас у нас среда. И как, по словам лакея, выглядел Дав сегодня утром?
– Он выглядел как сущий пират. Я сама его видела. Ни парика, ни чулок. Встал возле своей закрытой двери и заставил прислугу оставить все в коридоре – там было столько ведер с водой, сколько вы в жизни не видали. Он сам потом все внес в спальню. Волосы у него стали как воронье гнездо, а на шее и груди синяки.
– Синяки?
– Любовные синяки. Ну, сами знаете.
– Ах, такие синяки! А потом?
– Я не знаю. Он не открывал с тех пор двери. Прислуга все время уносит золу и грязные тарелки и помои, даже не заглядывая в комнату. А теперь наступил вечер среды, когда он всегда выезжает в город.
– Но сегодня Дав никуда не едет?
– Нет, – тряхнула она головой. – И все время я отчитывалась перед герцогом.
– Ну-ну, – покачал головой цыган. – И мастерица же ты причинять другим неприятности, а?
«Однако стоит проверить. Итак, один слой за раз».
Сильвия спала. Волосы ее рассыпались по подушке золотым веером.
Сегодня среда, но сегодня он не поедет в Сент-Джонс.
Дав развел огонь в камине и в очередной раз выставил золу и грязную посуду в коридор. Запахнув свой длинный шлафрок, он подошел к окну. Хотя фонари еще горели, на улице – ни души. Цепочки следов, оставленные слугами или торговцами, виднелись на свежевыпавшем снегу.
Сильвия вздохнула, перевернулась на бок, но не проснулась.
Дав прижался лбом к холодному стеклу. Воспоминания теснились в его голове.
Могли ли они оба ожидать, что вновь нахлынет тот сладостный пыл, который объял их тогда у камина в конторе мистера Фенимора, или что утром последует прилив невыразимой нежности? Теперь все осталось в прошлом, перегорело, когда оба отчаянно, очертя голову ринулись в душераздирающие бездны страсти.
«Мы можем познать наслаждение, мадам, не снимая с себя ни одного предмета одежды», – сказал он. И так оно и вышло. В тот первый вечер, когда безотлагательность желания при взаимном противлении сторон застала их врасплох прямо у двери, они любили друг друга одетыми, стоя, понимая, что их вот-вот унесет в неизведанные земли, не отмеченные еще ни на одной карте.
Затем пыл увлек их от двери к кровати, но они вновь слились в объятиях, так и не достигнув ее. Ноги ее сжимали его бедра, а руки цеплялись за синий бархат занавесей за ее спиной, и он поддерживал ее обеими руками.
Дав криво усмехнулся. Ах, Сильвия!
Хотела ли она всего лишь раздразнить его? Довести до исступления? Вне всякого сомнения. Но под конец и она со своими расчетами, и синие бархатные занавеси постели, и он со своим самообладанием оказались на полу, пав жертвой всепобеждающей страсти. Потом он гладил ее волосы и целовал углы рта, а она улыбалась ему с ленивым удовлетворением своим прекрасным ртом.
– Я чувствую себя почти как девица, которую похитил Зевс...
– В облике быка, лебедя или золотого дождя? – спросил он.
– Во всех понемножку! Но я не уверена, оказалось ли чудовище на самом деле богом или же...
– Или просто все боги чудовища?
Она свернулась в его объятиях и засмеялась.
– Общеизвестно, что боги не обязаны говорить правду жалким смертным, так что девице, возможно, безразлично, кто действительно обладал ею.
Какое бесстыдство – так безоглядно влюбиться в женщину, которая, насколько ему известно, до сих пор лелеяла планы погубить его!
– А вдруг Зевс обнаружил, что похитил вовсе не жалкую смертную, но богиню любви, мудрости и страсти, которая куда могущественнее его самого?
– Тогда у нас в небесах начнется война. – Она покосилась на полог кровати. – Кажется, уже началась. Как думаешь, мы сломали кровать?
От одной ее красоты можно лишиться решимости, а от ее мужества захватывало дух.
– Ничто не сломано – только сердце разбито.
– Чье сердце?
– Еще предстоит выяснить.
Она приподнялась на локте и коснулась пальцами его подбородка.
– Вот такого, – поведала она, – еще никогда не приходилось делать.
– Чего именно тебе никогда не приходилось делать?
– Уничтожать полог кровати, – ухмыльнулась она.
– Обещаю придумать для вас занятие поинтереснее.
Она склонилась ниже к нему. Ее запах окутал его облаком безумного блаженства.
– Однако и повторить уже свершенный подвиг более чем достаточно. – Губы ее заслонили от него мир, и она принялась покрывать его веки легкими поцелуями. – И никогда прежде мне не доводилось заниматься любовью полностью одетой, – добавила она.
– Нашей единственной целью является обнаружение все новых сторон уязвимости.
– Моей или твоей?
– Ты собираешься доказать, что твоя броня крепче? – заметил он. – Я и сам знаю, но все равно намереваюсь разоружить тебя.
– Несмотря на то что ты рискуешь больше, чем я? Рука его скользнула ей под юбку.
– Может, и не больше. Ты сама признала, что в том, чтобы позволить любовнику проникнуть тебе под одежду, ты видишь больше интимности, больше непредсказуемости, чем в простой наготе.
– Любовнику? – переспросила она. – Или врагу?
Его пальцы задержались в гладкой ложбинке, в месте, где ее нога соединялась с женственным бедром, скользнули по выпуклости живота, по золотистому пушку ниже его.
