Но. Этого она не сказала, однако Марк понял все и без слов. Он не мог заставить Уэстона взять назад все то зло, которое он причинил, даже если бы избил его тысячу раз. Джессика все равно чувствовала себя больной и несчастной каждый раз, когда она о нем вспоминала. Она напоминала испуганного зверька, прячущегося в кустах. От того, что Марк сделал с Уэстоном, ей не стало лучше. Просто Уэстону стало хуже.
Тоже повод для радости. И все же…
— Джессика, дорогая. — Марк снял салфетку с глаза. — Ты же выйдешь за меня замуж, правда?
От невероятной, безумной надежды у нее перехватило горло.
— Я… Даже если Уэстон будет молчать и не станет вмешиваться, меня может узнать кто-нибудь другой. В газете сказано, что тебя, скорее всего, назначат в Комиссию по делам бедных — после того, как Уэстон так себя опорочил. Ты постоянно будешь находиться в центре внимания. Может быть, даже больше, чем сейчас, хотя в это трудно поверить. Кто-нибудь обязательно поднимет скандал. Нас опозорят.
Марк улыбнулся:
— Ты еще не встречалась с моим старшим братом. Герцогом Парфордским. Он позаботится о том, чтобы все было в порядке.
— Даже герцог не в силах остановить сплетни.
— Перестань беспокоиться. — Он сказал это легко и беспечно, но Джессика заметила, что его щека слегка подергивается.
— И ты теперь должен будешь работать в комиссии… а ведь ты этого даже не хотел.
— Что ж… — Возразить на это Марку было нечего. — Но зато я хотел тебя.
Она проходила через это уже много раз. Сначала мужчины были готовы отдать ей буквально все. Но довольно скоро страсть сменялась фамильярностью. Все начиналось с каких-то мелочей, небрежности, невнимания… это ранило все больше и больше и заканчивалось, как правило, разочарованием и болью.
Джессика с трудом принимала заботу Марка. Но она знала, что его холодность ее просто убьет.
Она протянула ему руку. Никакой надежды на завтра быть не могло. Существовало только сегодня и сейчас.
— Ты разделишь со мной постель? — спросила она. Это был не ответ на его вопрос, а совсем другое предложение.
Марк посмотрел на ее ладонь и медленно погладил ее кончиками пальцев.
— Да, — глухо ответил он. — Конечно да.
Когда Джессика проснулась, Марк лежал рядом. В бледном утреннем свете он выглядел таким невинным и юным, что она почти боялась до него дотронуться, чтобы не разрушить чары. Несомненно, только волшебство могло привести к ней такого мужчину, как он.
Это было похоже на рождественское утро в детстве — ощущение радостного предвкушения, уверенность, что впереди ее ждет что-то очень хорошее; нужно только поторопиться и скорее начать день. Но так хорошо им могло быть только в постели. Несмотря на все, что говорил ей Марк вчера вечером, он должен был наконец понять, что она ему не подходит. Во всяком случае, ей он не подходил точно. Рыцарь, любимец ее величества, поборник морали, официальный душка лондонского общества… Он был сэром Марком Тёрнером, а она по-прежнему была женщиной, которая его соблазнила.
Все, что было в ней невинного, давно умерло — почти буквально. Джессика до сих пор слово в слово помнила некролог, который опубликовал в газете ее отец. Она не была Гвиневрой для Ланселота. Она была куртизанкой. Ни один рыцарь, как бы ни был он опытен и отважен на поле боя, не смог бы одолеть ветряную мельницу, где ее держали в плену.
И все-таки… Джессика нежно провела рукой по его подбородку. Он был теплым и немного колючим от отросшей за ночь щетины. Чем же она обязана судьбе за то, что та столкнула ее с таким человеком? И кто она такая, чтобы от него отказываться? И неужели он действительно перевел на ее имя пять тысяч фунтов? Что за дурацкий, нелепый… романтический жест.
Он распахнул глаза, несколько раз моргнул и наконец сфокусировал их на Джессике.
— Есть нечего, — трагически сообщила она.
— Прекрасно. — Он сел на постели и потер глаза.
Джессика замерла в ожидании. Сейчас к нему наконец-то вернется разум. Сейчас он обязательно пересмотрит свое решение.
— Доброе утро, — сказал Марк и потянулся к ней, чтобы поцеловать.
Пока длился поцелуй, она верила в то, что все возможно. Что чудо не исчезнет, что они будут просыпаться рядом еще тысячу раз. Десять тысяч раз.
Джессика резко отстранилась. Можно было любить Марка, пока он казался ей недоступным — это было вполне безопасно. Но теперь… она сама не понимала, во что верить. Одно Джессика знала наверняка: все, что она когда-либо любила, обязательно от нее уходило.
— Нужно было позаботиться о твоей одежде вчера вечером, — пробормотала она. — Она всю ночь валялась на полу и теперь, скорее всего, страшно измята.
— Я развесил ее перед камином, — сказал он. — После того как ты уснула.
Джессика бросила на него недобрый взгляд. Что же это такое, в самом деле? Иногда он был невыносимо положительным.
— Конечно, она слегка помялась, — добавил он, — но все равно выглядит довольно прилично. Ты можешь завязать мне галстук?
— О, и еще как туго, — буркнула она.
Марк пожал плечами. Дурное настроение Джессики его ничуть не смутило.
— Да перестань ты беспокоиться. Давай. Предлагаю тебе преломить со мной хлеб.
— Я же сказала…
— Не здесь.
— Ты хочешь позавтракать со мной? При всех? Ты, наверное, сошел с ума.
Его глаза сверкнули, и Джессике тут же захотелось забрать свои слова обратно. Но он ответил вполне ровно и спокойно:
— Я хочу прожить с тобой всю жизнь. При всех. Пожалуйста, не забывай об этом.
Она с трудом представляла себе их совместный завтрак. Сэр Марк, входящий в трактир и спрашивающий чай и копченую селедку? Здесь, в Лондоне, толпа окружит его за считаные минуты. Один только взгляд на его измятую рубашку и спутницу с сомнительной репутацией — и его доброе имя будет погублено. И как только он узнает на собственном опыте, что такое неодобрение общества, он вряд ли будет по-прежнему жаждать соединить с ней свою судьбу.
— В любом случае я не собирался завтракать в общественном месте. У меня на уме есть совсем другая идея. Нечто более… приватное.
— Но слуги…
— Скажут, что моя нареченная невероятно хороша собой и любезна. — Он посмотрел ей в глаза. — Ты ведь умеешь быть любезной, не так ли?
Джессика поморщилась и закрыла лицо руками. Она вела себя отвратительно и невежливо — и только потому, что сэр Марк все еще от нее не отказался. Как странно. Он предвкушал долгий счастливый брак, она — горе и отчаяние.
— Ты совершенно прав, — наконец сказала она. — Я буду чувствовать себя гораздо лучше, когда что-нибудь съем. — В конце концов, наказывать его за то, что он еще не сделал, было действительно несправедливо. — Помоги мне одеться, — попросила она. — А потом я помогу тебе.
