— Если две женщины ругаются, мы вряд ли покончим с делами и вернемся в наш сумасшедший дом до темноты!
Целый час они выбирали теплую шерстяную ткань для детских туник и рубашек, полотно для крошечных сорочек и набедренных повязок, пряжу для чулок и взяли даже немного хорошего шелка из Дамаска, на этом Селик особо настаивал, чтобы приодеть Рейн. Элла сказала, что упросит соседей-обувщиков сшить дюжину пар детских ботинок. Все это должно было быть доставлено в его поместье через несколько дней.
— Кто будет платить за все? — хитро улыбаясь, спросила Элла.
— Я, — ответил Селик и вытащил почти опустевший мешочек с деньгами. — Кстати, — сказал он, не досчитав деньги. — Ты собираешься отдать Рейн деньги ее матери? Она ведь скоро уезжает.
Элла заметно смутилась и стала нервно переминаться с ноги на ногу.
— Видишь ли, когда много лет назад Элла захотела завести дело, Руби вложила в лавку свои деньги, — пояснил Селик, и в глазах у него заплясали озорные чертенята. — Не сомневаюсь, Элла забыла их отдать.
Рейн повернулась к Элле.
— Это так?
— Да ладно, это была маленькая сумма. Около…
— Сотни монет, по меньшей мере, — сказал Селик.
Элла с негодованием возразила:
— Нет, это было скорее пятьдесят…
— Ладно, я уверен, ты отдашь их Рейн, как только сможешь, — заявил Селик, погладив Эллу по руке.
На это Элла заявила, чтобы он больше не являлся ей на глаза. Она прекрасно могла бы обойтись без него, тем более что он заплатил ей гораздо меньше, чем ей теперь надо было отдать Рейн.
Выйдя из лавки, Рейн с Селиком рассмеялись. Рейн хотелось, чтобы время остановилось и они могли бы всегда быть такими же счастливыми и беззаботными, как сейчас.
Однако из ближнего переулка появился Герв. Он жестом показал им идти за ним и привел их в заброшенный дом.
— Эрик прислал известие. Стивен в земле франков, навещает своего дядю Джеффри в Реймсе.
Селик кивнул.
— Освальд и его воины носятся по Йорвику как шакалы. Они убивают и калечат любого, кто хоть чуть-чуть похож на викинга в возрасте воина. Надо уезжать. Тебя найдут рано или поздно.
— Ты прав, — согласился с ним Селик, и у Рейн упало сердце, — Уходим завтра вечером. Приводи всех, кто готов рискнуть вместе со мной жизнью, в усадьбу.
— И лошадей?
— Да. О Яростном не забудь.
Когда Герв ушел, Селик повернулся к Рейн и вытер ей слезы на лице.
— Ну-ну, дорогая, — сказал он ласково и обнял ее. — Ты же знала, это был всего лишь вопрос времени.
— Слишком скоро, — плакала она, — слишком скоро.
Солнце уже садилось и дул холодный осенний ветер, когда они молча возвращались в усадьбу, расстроенные предстоящей разлукой. С самого Йорвика Рейн избегала смотреть на Селика, как будто он мог не заметить ее слез!
Налетевший ветер пошевелил сухие листья у них под ногами, и Рейн задрожала. Несмотря на шерстяные туники, наступающий зимний холод просачивался под их монашеские одежды, напоминая о наступающей зиме.
Где я буду встречать Рождество? Кто знает, где я буду на следующей неделе? И как я выживу теперь, когда я узнал Рейн?
Рейн стучала зубами от холода, и он, ненадолго отвлекшись от неприятных мыслей, набросил на ее неподатливые плечи свой плащ. Надо было купить ей в Йорвике меховую накидку. Теперь уже поздно. Ему следовало сделать многое такое, о чем он подумал только сейчас, но так случалось очень часто в его жизни. Счастье, как песок, уходило сквозь пальцы, и у него ничего не оставалось.
Скажи ей, что ты ее любишь.
Селик на мгновение, словно от боли, закрыл глаза, услыхав совет внутреннего голоса.
Я не могу. Во мне не осталось любви. Кроме того, ей надо домой в ее страну, в ее время. Это безопаснее.
Сегодня я видел, какой она хороший лекарь. Ее мастерство больше пригодится в другом мире.
Скажи ей. Поверь мне, ты должен ей сказать.
— Это ты говоришь у меня в голове? — внезапно спросил он.
— Нет, — сказала она, вскинув на него покрасневшие глаза и украдкой вытирая мокрые щеки. — Может быть, ты вкладываешь их в мою голову?
— Ты выглядишь ужасно.
— Спасибо, что поделился этим наблюдением, — раздраженно ответила она, вскидывая подбородок и топая ногой.
Он улыбнулся и наступил на подшитый край ее монашеской рясы, отчего ей пришлось остановиться на полушаге. Прежде чем она успела выпалить ядовитые слова, которые, как всегда, вертелись на ее остром язычке, он направился к крошечному коровнику, находившемуся на границе его владений.
— Идем. Немного погреемся.
Она, не говоря ни слова, подчинилась, но прошла в дальний угол, подальше от ветра. И от него.
— Рейн, не отворачивайся от меня, — тихо попросил он, чувствуя, как больно сжимается у него сердце. — У нас осталось так мало времени.
Скамей ей. Ну как тебя убедить? Ударить громом? Скажи ей.
Она стояла, повернувшись к нему спиной, но он видел, что ее плечи вздрагивают от сдерживаемых рыданий. Ноги сами понесли его к ней. И вот он уже на шаг, другой ближе к Рейн и к опасности, которую она представляла для его кровоточившего сердца.
Скажи ей.
Что-то глубоко внутри него, далеко и надежно спрятанное, растаяло, и душа открылась для боли. Он сделал еще шаг.
Скажи ей.
— Я люблю тебя, — прошептал он так тихо, что она не могла его услышать.
И все же эти слова обожгли ему губы, и у него задрожали руки.
Она повернулась к нему.
— Что ты сказал?
Он закрыл глаза и сжал кулаки. И приблизился еще на шаг.
— Скажи же, черт возьми, — закричала она, едва не зарыдав. — Скажи мне, — прошептала она.
— Я люблю тебя, — выдохнул он. — Господи, помоги мне… Это Он, без сомнения, принес тебя в мою жизнь… но я люблю тебя. Люблю.
Он услышал вдалеке раскат грома и поднял глаза к небу. Это было не обязательно.
Рейн кинулась в его объятия, он не удержался на ногах, и они чуть не выломали древние стены коровника. Обвив руками его шею, она страстно обнимала его, покрывала поцелуями его лицо и шею, не закрытую монашеской рясой, и все время повторяла:
— Я люблю тебя. О Господи, как я люблю тебя! Люблютебялюблютебялюблютебя…
Селик улыбался, чувствуя, как ее слезы бегут по его лицу, и удивлялся, почему он не мог сказать это раньше. У него было прекрасно на душе.
— Скажи еще, — попросила она, на секунду отрываясь от него, чтобы взглянуть на любимое лицо.
Он повернул ее лицом к себе и обеими руками обхватил ее голову. Наклонясь ближе, чтобы уловить сладкий запах ее дыхания и аромат «Страсти», он прошептал пылко:
— Я люблю тебя.
— Еще.
— Я люблю тебя.
— Еще.
Он рассмеялся, радуясь охватившему его умиротворению, и потянулся к ее губам. Еще мгновение, и им овладело страстное желание. Весь дрожа, он целовал Рейн, словно видел ее в первый раз после долгой разлуки. Она крепко держала его за плечи и дрожала, и плакала… Ее страсть была такой же сильной, как его.
