Снисходительная улыбка появилась на его лице.
— Вы очаровательно наивны, моя дорогая. Но теперь это уже не имеет значения, дело сделано — уже приобретен другой работник на Спринг-стрит.
— А как его зовут?
— Полагаю, можно называть Уинслоу, поскольку он принадлежит теперь Систоуну.
Глаза ее вспыхнули, когда поняла, что он имеет в виду — невольничий рынок находился на углу улиц Милл-стрит и Спринг-стрит. Она схватилась за край письменного стола и перегнулась через него.
— Он африканец?
— Да. И очень хороший работник, но находился в бегах и его схватили несколько недель назад — слонялся по Бристолю. Буду присматривать за ним и куплю еще несколько негров.
Бетани стукнула по столу кулаком, разбросав документы и пролив из бокала вино.
— Нет. Вы не станете этого делать — я запрещаю. Семья Уинслоу никогда не использовала рабский труд и не будет этого делать в будущем.
Его улыбка стала натянутой.
— Бетани, будьте же практичной — мы сэкономим на этом целое состояние. Состояние вашего сына.
— Я не позволю, чтобы Генри стал рабовладельцем. Сделаю все, чтобы сын знал: человек не имеет права лишать свободы другого человека. Придется оформить этому работнику, купленному вами, документы об освобождении и платить зарплату.
— А как насчет денег, уплаченных за него?
— Считайте это платой за урок, который вы получили.
Она поставила бокал и вышла из комнаты.
* * *
Все еще продолжая злиться, Бетани после обеда направилась в конюшни взглянуть на человека, которого купил Дориан. Подняв щеколду, распахнула дверь и в вечерних сумерках разглядела стройную, прямую фигуру и красивое темное лицо. Оно было ей знакомо.
— Джастис Ричмонд!
Негр прищурился.
— Значит, это вы моя новая хозяйка.
Бетани нахмурилась. Он выговаривал слова с сильным южным акцентом. Вдруг ее осенило, что он шутит, изображая покорного слугу.
— Буду твоей хозяйкой, если согласишься у меня работать, Джастис. — Улыбнувшись, она протянула ему документ, составленный после обеда. — Отпускаю тебя на волю, отныне ты свободный человек. Если останешься здесь работать, стану платить зарплату. А вздумаешь вернуться к Гарри — тоже пойму.
Изумление отобразилось на темном лице.
— А что у вас за работа?
Она на мгновение задумалась.
— Фелиция говорила, что ты плотник.
— Умею держать топор и молоток в руках.
— Заплачу дополнительно, если поможешь восстановить летний домик, сгоревший во время погрома. Дориан восстановил все разрушенное той декабрьской ночью, но не хочет браться за летний домик, демонстрируя свое неприятие благотворительной школы. — Бетани кивнула в сторону обгорелого дома, стоявшего на краю обрыва. — Хочу превратить его в школу — у меня учатся несколько детей из Ньюпорта.
Джастис Ричмонд взглянул на бумаги об освобождении, подписанные юристом, а затем снова на Бетани.
— Я не стану строить школу за деньги.
Она разочарованно взглянула на него: англичане забрали всех плотников на строительство гарнизонов и земляных работ, так что ей не удастся найти никого, кто бы взялся за ремонт. Джастис взглянул на нее и рассмеялся:
— Только не за деньги, миссис. Хочу нечто большего — научите меня читать.
Радость охватила ее.
— Договорились, — объявила она и уперла руки в бедра, продолжая улыбаться, а обернувшись, увидела стоявшего в дверях Эштона и Генри, державшего отца за палец. Эштон поздоровался с Джастисом, и тот сразу же пошел по тропинке к летнему домику.
Стоявший в стойле Корсар приветствовал хозяина, кивая большой черной головой, но Эштона сейчас не интересовала лошадь — он внимательно разглядывал Бетани, покрасневшую под его взглядом.
— Здравствуй, Эштон.
— Здравствуй, детка. — Для него стало привычным делом сдерживать свои чувства, но сейчас он расслабился, взял ее руку и провел пальцем по ладони — такие прикосновения всегда вызывали в ней ответные чувства. — Слышал, слышал твой разговор с Ричмондом. — Что выражали его глаза сейчас? В них не было обычного холодного недоверия. — Знаешь, — мягко проговорил он, — в тебе много такого, за что могут любить мужчины.
Могут. Любить. Так, условно, — все зависит от доверия, а у них оно утрачено. Убрав его руку, Бетани подняла ребенка. Эштон подошел к стойлу Корсара, тихонько свистнул — и конь сразу насторожил уши, нетерпеливо ударил копытами. Ей стало больно смотреть на это, она испытывала чувство вины: несмотря на ее протесты, Дориан постоянно выезжал на Корсаре, мотивируя тем, что у королевского офицера должна быть соответствующая лошадь. Зная, как это раздражало Эштона, она почувствовала к нему невольную нежность, но ее мысли были прерваны неожиданным появлением Дориана. Вместе с ребенком она пошла ему навстречу.
Капитан бросил хмурый взгляд на Эштона, а затем положил руку на плечо Бетани — она напряглась, беспокоясь, что подумает муж.
— Моя дорогая, — тихо проговорил Дориан, — мы получили плохие новости.
Бетани прижала к себе ребенка.
— Вильям?
Тэннер кивнул.
— Ваш брат умер от кори в тюрьме в Коннектикуте. — Он хотел ее обнять, но Бетани отстранилась, невольно ища сочувствия у Эштона. Сделав три больших шага, он мгновенно оказался рядом. Теплые и нежные руки мужа обняли ее и ребенка.
— Очень жаль, — прошептал он, уткнувшись в ее волосы. — Жаль.
— Ты лжешь, ублюдок, — раздался злобный голос Дориана. — Вильям Уинслоу умер от рук патриотов. Разве вы не убиваете всех, кто предан Англии?
— Вильям был моим другом, — ответил Эштон. — И братом моей жены.
— Однако его убила ненависть, которая гложет и тебя.
— Не я убедил Вильяма вступить в армию, он не был создан для солдатской службы.
Бетани отступила, глядя на них глазами, полными слез.
— Прекратите, вы оба. Можно хотя бы сейчас не устраивать политическую дискуссию? — Прижав к себе ребенка, она бросилась к дому.
* * *
После этого дня они старательно избегали друг друга: Эштон приходил повидаться с Генри, зная, что Бетани давала уроки; она навещала мисс Абигайль, когда Эштон и Финли уходили в таверну, чтобы запить горе и встретиться с друзьями. Время от времени ей очень хотелось воспользоваться возможностью и попытаться помириться с мужем; она скучала по его прикосновениям, улыбке, ласковым словам, которые он шептал ей на ухо. И все же, даже если бы она знала о непричастности мужа к погрому поместья, а Эштон поверил, что она не отдавала его дневники, сама обстановка военного времени разделяла их.
В честь такого события в городе был произведен артиллерийский салют, и тори поднимали бокалы с ромом и соком, празднуя победу. Здесь-то Бетани и встретилась с Эштоном, горько пожалев, что слишком много выпила крепких напитков, мешавших ей мобилизовать силы и дать достойный отпор его гневу.
