В глубине души Габби знала, что просто пытается отсрочить неизбежное. И что рано или поздно оно все равно ее настигнет.
И что в какой-то момент перед ней откроется один из двух фактов:
1) королева позволила Адаму умереть;
2) Адам ее использовал.
В итоге она пыталась избегать раскрытия любого из этих печальных фактов как можно дольше.
Адам был в отвратительном настроении.
Королева не только допустила, чтобы он получил пулевые ранения – и он каждой клеткой почувствовал жгучую агонию, ощутил каждую пулю, – но и выдернула его из мира людей, а потом вернула в Чар, прямо в палаты Высшего Совета Туата-Де Данаанских, вылечила его, но не вернула силу и заточила в палатах до своего возвращения.
А когда Эобил вернулась – ему показалось, что прошла целая вечность, – она вынудила его присутствовать на треклятом, чертовом формальном слушании, где он должен был доложить всем о том, что видел, и о том, что сделал Дэррок, отвечать на нелепые дотошные расспросы, сгорая от нетерпения вернуться наконец к Габриель и сделать то, что, как он понял, нужно было сделать.
– Черт подери, – прошипел он, – да когда мы, в конце концов, закончим?
Головы восьми членов Высшего Совета повернулись, чтобы бросить на него властные оскорбленные взгляды. Было просто непозволительно говорить на Совете, не дождавшись своей очереди. Это считалось немыслимым оскорблением. Непростительным нарушением придворного этикета.
К черту Совет. К черту придворные манеры. Ему нужно было разобраться со своими проблемами. Со срочными делами. А не заниматься пустой болтовней в Совете.
Адам бросил на Эобил нетерпеливый взгляд.
– Вы сказали, что я могу выбрать наказание для Дэррока и что вы вернете мне бессмертие. Так давайте же. Наделите меня снова силой.
– Ты говоришь с нетерпением смертного, – ледяным голосом проговорила Эобил.
– Возможно, – проревел он, – потому что меня достала эта смертная оболочка. Приведите же наконец меня в порядок.
Королева приподняла изящную бровь и пожала плечами. Затем медленно произнесла слова на языке Туата-Де. И Адам облегченно вздохнул, почувствовав, как он изменился. И снова стал собой.
Бессмертие.
Непобедимость.
Теперь он настоящий полубог.
Чистая сила разлилась у него по... ах да, у него же больше не было вен. Но кому нужны вены, когда вместо них есть такая восхитительная, великолепная, пьянящая сила? Энергия, задор, отвага, мощь. Все возможности Вселенной в кончиках его пальцев.
И, черт возьми, это оказалось дьявольски приятно. Ему было приятно. Он больше не знал боли. Не знал ни слабости, ни голода, ни усталости, ни потребности есть, пить, испражняться.
Абсолютная сила. Абсолютный контроль.
Мир снова в его распоряжении, снова стал любимой игрушкой Адама Блэка.
– А теперь можешь вынести приговор, Адам, – сказала Эобил.
Адам молча посмотрел на Дэррока.
Эобил прошептала заклинание, и вдруг Меч Света – священное оружие, которым можно было убить бессмертного и острием которого Адам много лет назад нанес шрам Дэрроку – появился в ее руке. И он понял: королева ожидает, что он потребует немедленной бездушной смерти Дэррока. Он и сам думал, что потребует этого.
Но вдруг такой приговор показался ему слишком милосердным. Этот ублюдок пытался убить его маленькую ka-lyrra, его страстную, сексуальную, полную жизни Габриель.
– Давай же! – прорычал Дэррок, пристально глядя на него. – Покончи с этим.
– Бездушная смерть от меча слишком хороша для тебя, Дэррок.
Дэррок презрительно фыркнул:
– Ты живешь как зверь в клетке, и даже не замечаешь прутьев. Я всего лишь пытался освободить тебя, освободить всех нас.
– И поработить человеческую расу.
– Они рождены для того, чтобы их поработили. Такова их природа. Это жалкие, ничтожные твари.
«Вот он, – с легкой улыбкой осознал вдруг Адам, – тот самый приговор, который я вынесу надменному Старейшине».
– Превратите его в человека, о моя королева. Обреките его на смерть в мире людей.
Королева рассмеялась.
– Неплохо придумано, Адам; мы довольны. Это подходящий и справедливый приговор.
– Вы не можете этого сделать! – вспыхнул Дэррок. – Я не стану жить среди них! Черт, убейте меня прямо сейчас!
Улыбка Адама расплылась еще шире.
Эобил подошла к Старейшине и стала ходить вокруг него, произнося слова на древнем языке, все быстрее и быстрее, пока тот не исчез в сверкающем круговороте. Адам смотрел на него, и свет становился ослепительно ярким, а потом Дэррок и королева вдруг снова появились в комнате.
Адам с любопытством разглядывал своего давнего врага. В нем было что-то... не так. Его человеческая внешность была какой-то не такой, как у Адама. Но в чем было это отличие? Задумчиво потирая подбородок, принц Д'Жай пристально рассматривал бывшего Старейшину.
Высокий, могучий, красивый, как все обитатели Чара. Длинные волосы, медные, с золотистым оттенком, спускались до талии. Точеные, аристократические черты лица выражали презрение. Огненно-карие глаза сверкали злостью – ах, эти глаза! То были глаза человека, в них исчезла та неестественная радужность и золотые искорки.
И хотя Дэррок по-прежнему был воплощением экзотической, потрясающей мужской красоты, черты которой очень редко встречались в мире людей (и обычно увековечивались на экране), у него больше не было того налета сверхъестественности, которого никогда не терял Адам. Несмотря на невыразимую принадлежность к вечности, которую он излучал, Дэррока приняли бы за человека в любой части света.
– Не понимаю, – пробормотал Адам. – Он выглядит как-то не так.
– Конечно, – ответила Эобил, – ведь теперь он человек.
– Да, но я тоже был человеком.
Королева рассмеялась серебристым смехом.
– Не был.
Адам удивленно моргнул.
– Был. Вы сами меня в него превратили.
– Ты никогда не был человеком, Адам. Ты всегда оставался Туата-Де. Я просто немного изменила твою форму, приблизила ее к человеческой, не превращая тебя в смертного. Я обострила твои чувства, сделала так, чтобы ты поверил в свою смертность. Более слабым ты сделал себя сам, когда вылечил горца. Но человеком ты никогда не был. Я не могу менять бессмертную форму на смертную и обратно. Когда я превращаю Туата-Де в смертного, это уже необратимо. То, что я сделала с Дэрроком, уже нельзя изменить. Никто и ничто в мире не может предотвратить его смерть, человеческую и бездушную. Через год ли, через пятьдесят лет – кто знает? – но он умрет.
– Но я испытывал человеческие чувства, – возразил Адам.
– Это невозможно, – невозмутимо ответила Эобил.
