Придя в сознание, Габби обнаружила, что лежит на дороге. Одна. С неприятным, отвратительным чувством в области желудка. Она видела, как мужчину, которого она любит, безжалостно застрелили. Слышала, как в его тело с глухим звуком входили пули, как брызгала его кровь, и – если бы это и вправду было только проявление ложной любезности перед королевой, молилась она – отражение боли и шока на лице Адама было ошеломляюще, пугающе реальным.
Габби заставила себя подняться, пошатываясь, дрожа, отчаянно озираясь по сторонам в поиске кого-то, кто мог бы ей объяснить, что же произошло на самом деле. И сказать, что королева не позволила ему умереть. Но рядом не было никого, кто мог бы ее убедить в этом. Только плотный туман и нависшая тишина. Очевидно, Чар оставил ее в покое.
Вокруг даже не было крови; никаких признаков того, что на дороге находился кто-то кроме нее.
«Так что, мне даже не надо знать, что произошло? – взорвалась она, угрожая кулаком плотной гряде облаков над головой. – Это же абсурд. Если вы думаете, что я уйду вот так, без объяснений, вы сильно ошибаетесь! Где Адам? Что произошло? Скажите мне, что с ним все в порядке!»
Но в конце концов ей все равно пришлось уйти, а точнее, унести оттуда свои жалкие ноги.
Габби долго не могла собраться с мыслями. Она злилась и кричала, пока не охрипла и могла издать лишь слабые квакающие звуки. Она бродила, вышагивала и топала, пока ее ноги не отказали, и наконец бессильно прислонилась к машине, а потом устало сползла на землю. Габби съежилась, дрожа в морозном тумане, когда день постепенно сменился ночью, и ждала. Абсолютно уверенная в том, что Адам может возникнуть в любой миг, расплыться перед ней в ленивой улыбке, сказать, что с ним все в порядке, и закончить тот глупый, ужасный разговор, который они завели.
Она бы сказала, что любит его. И все закончилось бы хорошо. Ну, не было у него души и сердца. Ну, отличался он от нее физиологически, принадлежа к другой расе. Ну, не могла она стать бессмертной. И что с того?
Она приняла бы то, что приняла Морганна, – жизнь с ним. И взяла бы от этой жизни все возможное. У них все могло сложиться, она это знала. Пусть это не ее девичья фантазия, но ей было бы достаточно и того, что есть. Это гораздо лучше, чем если бы его вообще не было в ее жизни.
Четырнадцать часов спустя у Габби появилась смутная мысль, что она не может сидеть посреди дороги вечно. Что она устала, замерзла и проголодалась и ей срочно нужно принять ванну. И что она потихоньку сходит с ума, сидя одна в темноте и изводя себя грезами. Конечно, королева не дала ему умереть. Конечно, Эобил не так жестока и ни за что не пожертвует своим подданным. Конечно, она забрала его оттуда и вылечила. Конечно, она сдержала слово и вернула ему всю его силу.
Но все эти «конечно» не очень успокаивали Габби, потому что если с ним было все в порядке и ему вернули силу, то где же он? Если он был в порядке, как мог оставить ее посреди дороги без всяких объяснений, пусть даже они и повздорили?
Если только, если только, если только...
Эти чертовы «если только»!
Если только ему не было на нее наплевать.
Если только все это не оказалось для него просто развлечением.
Если только она не была для него лишь средством.
Нет. Она отказывалась в это верить. Как и в то, что он был мертв.
«С ним все хорошо, – прошептала она себе. – И он вернется. Он может вернуться в любую минуту».
Минута переросла в день, а день – в неделю. И Габби механически проживала день за днем. Лишенная каких-либо переживаний, отрешенно, машинально делая какие-то телодвижения. Хотя по возвращении домой часть ее души хотела забиться в комнату, спрятаться ото всех и забраться под одеяло с головой, другая часть питала особое и сугубо личное чувство ненависти к тем, кто бросает задуманное на полпути, к тем, кто сдается и уходит. Габби не могла себе этого позволить.
Так что на следующее утро после возвращения в Штаты она пошла на работу в «Литл и Столлер», как будто никуда и не исчезала.
Как она и предполагала, никто не потрудился разобрать бумаги у нее на столе. Дела были свалены в одну большую кучу еще более бессистемно, чем обычно. Чтобы разобрать ее, понадобилось бы немало времени, а практиканты в «Литл и Столлер» и так перегружены работой. Кроме того, любой, кто по глупости решил бы разобрать бумаги на чужом столе, обязательно не успел бы со своими делами.
Нет, дела на ее столе оставались бы нетронутыми до тех пор, пока один из истцов не позвонил бы и не спросил, пригрозив скандалом, почему задерживается слушание по его делу. Не говоря никому ни слова, Габби вошла, поставила свой двойной эспрессо на стол, села и начала работать. Тупо. С невероятной тщательностью. Отказываясь думать о чем-либо, кроме конкретного дела. Погрузившись в работу с головой. В дела невинных людей, которые нуждались в ее помощи, в ее знаниях.
И когда к ней подошел Джеф Столлер, покрасневший от злости и гневно требующий ответа, где, черт возьми, она шлялась и неужели она такая идиотка, что думает, будто у нее еще есть работа, – она просто холодно посмотрела на него и сказала: «Вы хорошо посчитали, какой у меня процент выигранных дел? Хотите меня уволить? Пожалуйста. Увольняйте. Скажите это».
Прошел почти месяц после их маленькой стычки, а он все еще не «сказал это». И она знала, что не скажет.
Забавно: Габби казалось, что внутри нее все умерло, а на следующий день Джей восхитился тем, какой «собранной» она казалась со стороны. И как она великолепно выглядела; и он не знал, откуда у нее появилась такая самоуверенность, но «то было круто, Габби. Просто отпад».
Она улыбнулась, горько осознавая всю ироничность этой ситуации: из-за того, что ей было на все наплевать, она выглядела уверенной в себе. Ей вдруг пришло в голову, что, возможно, стоит еще раз попытаться пройти собеседование в «Ти, Ти энд Ти».
Но Габби не стала этого делать, потому что в тот момент она бы не перенесла перемен.
К тому же в «Литл и Столлер» ее ждала рутинная работа, которая поддерживала ее в состоянии апатии. А если вдруг на стене у ее стола возникала подлая жалкая тень изумительно прекрасного принца из Чара, пройдя плотные заслоны ее памяти, Габби сразу же гнала эти воспоминания прочь. И принималась за следующее дело. Просила дать ей больше работы. Становилась настоящей арбитражной машиной.
Габби проживала день за днем, стараясь отключить чувства. Ей казалось, что она идет по не застывшему бетону, а на ногах у нее свинцовые сапоги. И что каждый шаг требует неимоверных усилий. И что ей нужно собрать в кулак всю свою волю, только чтобы заставить себя каждый день есть, принимать душ, одеваться.
Габби очень сильно похудела и, стараясь убить время, чтобы некогда было думать (никаких размышлений, нет, ни за что!), использовала свой случайно образовавшийся после прихода Существа денежный резерв, чтобы обновить гардероб. Купила новые вещи. Подстриглась, начала одеваться в новом, сексуальном стиле.
