Во-первых, Эмма сказала ей о своей свадьбе, которая произойдет лишь в том случае, если она освоит все обязанности жены господина, и что ее отец разрешил ей попросить Ровену обучить ее всему, что связано с этими обязанностями. Поневоле Ровена попала впросак, спросив, кто был отец Эммы. И целую неделю она сердилась на Уоррика, что он ее не предупредил об этом. Но в тот же самый день Мэри Блауэт сообщила ей, что если Ровена согласилась обучать Эмму, а Ровена уже делала это, тогда ее освобождают от всех других обязанностей.
Ровене доставляло удовольствие помогать Эмме: она уже полюбила эту девушку, и ей будет очень недоставать ее, когда та выйдет замуж за молодого Ричарда. Однако это произойдет не раньше, чем вернется Уоррик, и никто не знал, когда это случится.
Были и другие изменения. Беатрис отправили жить к ее новой семье, и казалось, весь замок вздохнул с облегчением после ее отъезда. Как только отбыл и Уоррик, его младшая дочь сделала несколько робких попыток к примирению, которые Ровена всячески поощряла, видя, что Мелисанта была совсем не такой уж подлой по натуре, как решила Милдред: просто на нее оказывала дурное влияние ее старшая сестра.
Изменения в жизни Ровены повлияли и на других, хотя она была склонна считать, что самым важным оказалось то, что изменилось место, где она спала. Теперь Мэри приходила к Ровене со своими проблемами, а муж Мэри баловал ее чем-нибудь особенно вкусным. Даже управляющий Уоррика советовался с ней, прежде чем отправить Джона Гиффорда в ближайший город за провизией, Джон, когда не был занят по службе, обычно присоединялся к трапезе Ровены и Милдред.
Хотя Мелисанта и пригласила Ровену обедать за столом господина вместе с ней и леди Робертой — последняя была единственной во всем замке, кто все еще относился с пренебрежением к Ровене, — она не приняла приглашение, считая, что это будет слишком самонадеянно с ее стороны.
Уоррик мог бы облегчить Ровене жизнь до того, как отбыл из замка, но он не сказал, что она больше может не считать себя его служанкой. А служанка, даже если она в роскошном платье знатной дамы, не обедает за столом господина.
Ровена почти постоянно думала об Уоррике. Чувство полностью захватило ее, и она ничего не могла с этим поделать. Когда он был здесь, она была для него желанна. Он шел на уступки, которых она не ожидала. Но, в конце концов, она была лишь той, кем он ее сделал — его возлюбленной, его служанкой, его пленницей. И она не могла рассчитывать ни на что большее, она не могла даже быть уверенной, что, вернувшись, — а время, конечно, притупит воспоминания, — он не найдет еще кого-нибудь, к кому будет проявлять интерес.
— Госпожа, вам надлежит пойти со мной.
Ровена подняла глаза и увидела стоявшего перед ней сэра Томаса, запыленного после проделанного пути. Он покинул замок вместе с Уорриком месяц тому назад. Она с надеждой посмотрела, нет ли кого еще за спиной.
— Вернулся Уоррик?
— Нет, госпожа, он все еще у крепости Амбрей.
— И вы должны отвезти меня туда?
— И как можно скорее.
Кровь отхлынула от ее лица.
— Он ранен?
— Нет, конечно.
— Что ж, не считайте, что я задала глупый вопрос, — поспешно сказала Ровена. — Что еще могла я подумать, когда вы сказали, что нам надо спешить?
— Таков приказ моего господина, — объяснил он. — Но мы не будем мчаться слишком уж быстро, так что к концу путешествия вы не будете выглядеть такой усталой и запыленной, как я. Я скакал на коне лишь одну ночь, а на то, чтобы я в безопасности доставил вас до крепости Амбрей, мне дали полтора дня. А если вы поторопитесь со сборами, мы сможем ехать не спеша.
Ровена с любопытством взглянула на сэра Томаса и спросила:
— А вы не знаете, почему за мной прислали?
— Нет, госпожа.
И вдруг Ровена вздрогнула, когда подумала об одной возможной причине.
— Взяли Амбрей?
— Нет, он все еще в осаде. Но вы не будете подвергаться никакому риску.
Теперь она совсем не видела никакого смысла в том, что ее вызвали туда.
Возможно, была еще одна причина, по которой ее повезли к Уоррику. Эта догадка наполнила ее ужасом до конца всего путешествия. Может быть, Уоррик увидел Гилберта на стене крепости и узнал его. Возможно, он ее встретит одним из самых своих страшных приступов гнева, самым жестоким видом. Он опять может захотеть возмездия, может, даже захочет использовать ее против Гилберта, подвергнуть ее пыткам перед стенами крепости, повесит ее, — нет, нет, он не сделает этого. Но она вспомнила порку, которую получила Беатрис. Она вспомнила темницу. Она вспомнила, как ее приковали цепями к его постели, — пожалуй, сейчас это выглядело менее ужасно, чем порка…
Она была в таком страхе, когда они добрались до лагеря, окружавшего крепость Амбрей, что едва заметила возвышавшийся в середине ее безмолвный замок. Ее отвели сразу же в палатку, раскинутую для Уоррика, но его самого там не было. Это не успокоило ее взвинченные нервы. Она была здесь. Она хотела, чтобы то, через что ей суждено пройти, поскорее закончилось.
Но она не успела даже рассердиться за то, что ей придется ждать, ибо не прошло и минуты, как появился Уоррик. Не было времени оценить его настроение — она сразу оказалась в его объятиях. И не было возможности произнести ни слова, ибо он покрыл ее рот поцелуями и не дал ей ни вздохнуть, ни произнести что-либо в свое оправдание.
И поцелуи сказали ей, что она принадлежит ему, что она желанна, и она была переполнена этим чувством, как ей казалось бесконечно долго. Когда ей дали возможность перевести дух она сразу вспомнила все то, что ее тревожило, не сразу справилась с пробужденными чувствами. И только когда ее опустили на убогую постель и когда она увидела, как он отбросил в сторону свой пояс, на котором он носил меч, перед тем как он опустился на колени, чтобы обрушиться на нее, она воскликнула:
— Подождите! — и обеими руками попыталась оттолкнуть его от себя. — Что все это значит, Уоррик? Зачем меня сюда привезли?
— Потому что я соскучился по тебе, — ответил он, не обращая внимания на сопротивление, которое она ему оказывала, склонившись над ней и произнося слова прямо над ее губами: — Потому что я понял, что сойду с ума, если не увижу тебя еще хотя бы день.
— И это все?
— Этого недостаточно?
Радость избавления от страха была настолько велика, что она ответила на его поцелуй со страстью, которой раньше никогда не проявляла. Его руки коснулись ее груди. Ее руки нащупали его бедра, и она сильнее прижалась к нему. Но этого было недостаточно: объятию мешала одежда, а он не переставал целовать ее, и она не могла сбросить платье.
Когда он наконец остановился, чтобы скинуть свою тунику, то делал это в такой спешке, что Ровена рассмеялась:
