Вот так.
Он отстаивал правду. Свою правду. И чувствовал себя уверенно, как никогда прежде.
Лорд Брэди выглядел потрясенным, но быстро взял себя в руки. Шумно выдохнув, он пронзил Люка угрожающим взглядом и спросил:
— Моя дочь подтвердит ваше заявление?
— Да. Безусловно.
— Тогда я воздержусь от суждений, пока не поговорю с ней, — заключил маркиз.
— Постойте, Брэди. — Голос Грейсона был полон презрения. — Вы ведь не можете всерьез рассматривать его предложение, не правда ли?
Маркиз взглянул на герцога с легким раздражением:
— Я не приму никаких решений, пока не выслушаю свою дочь.
— Он простой грум, — настаивал Грейсон. — Ради всего святого, дружище, неужели у вас, ирландцев, совсем нет гордости?
Лорд Брэди резко обернулся и схватил за лацканы теперь уже Грейсона.
— Возьмите свои слова обратно, немедленно, если не хотите, чтобы ваше лицо выглядело как одна из тех ирландских картофелин, которыми вы, англичане, так любите угоститься при каждой трапезе.
— Прошу прощения! — воскликнул Грейсон, потеряв самообладание.
Лорд Брэди как следует его встряхнул — как прежде Люка, — но Грейсон удержаться на ногах не смог. Его холодной самоуверенности как не бывало.
Долго же пришлось этого ждать! Однако Люку хотелось бы самому оказаться на месте лорда Брэди, чтобы дать герцогу взбучку.
— Леди вернутся еще не скоро, так что идемте, мальчики, — предложил маркиз.
Грейсона он игнорировал.
Черт побери, Люк тоже последует его примеру. «Пусть братец сам позаботится о своей лошади». Какое это счастье — больше не обращаться к мерзавцу «ваша светлость».
На обратном пути к конюшням Люк пустил лошадь галопом по старой фермерской дороге. Схватка в открытую, как видно, приносит лучший результат и намного больше удовлетворения, чем редкие трусливые удары исподтишка. Да, он поставил себя под удар. Ну что ж, пусть подонок попробует выместить на нем свою злобу.
Он готов дать отпор.
Дженис знала, что удача не может сопутствовать ей долго. Поездка в карете назад в Холси‑Хаус разительно отличалась от безмятежного путешествия к вдовьему дому.
Маркиза укоризненно покачала головой:
— Ты хочешь сказать, что влюблена в грума?
Дженис утвердительно кивнула:
— Но на самом деле он герцог. И я не знаю, известно ли ему это. Боже милостивый, я сама ничего не знала, пока не прочла эту тетрадь.
Марша взяла ее за руку:
— Как это ни странно или возмутительно, но теперешний герцог Холси далеко не первый, кто завладел титулом, на который не имел права. Хотелось бы знать, что ему известно обо всем этом деле.
— Мне бы тоже хотелось, — призналась Дженис. — Люк многое недоговаривал. Сказал только, что с его матерью, возможно, обошлись дурно и ему хотелось бы узнать больше. Но может, на самом деле он искал его для того, чтобы доказать свои права на титул?
— Ты должна спросить об этом у него сама.
Мрачные сомнения всколыхнулись в душе Дженис.
— Я… я почти боюсь задавать ему этот вопрос. Потому что если он знал и умышленно не сказал мне, значит, я не могу ему доверять.
Марша сокрушенно вздохнула:
— Мужчины такие странные! Скрывая что‑то от нас, они думают, что поступают правильно, защищают нас от волнений. Не будь с ним слишком жестока, если дело в этом.
— Синтия, зажми уши, — приказала леди Брэди и обратилась к Дженис: — Ты называешь его «Люк». Следовательно, как могу предположить, у вас была возможность проводить время наедине.
— Да, мама, у нас была такая возможность, но беспокоиться не о чем.
Маркиза оглядела всех трех дочерей:
— Как вам хорошо известно, браки заключаются на небесах, однако в светском обществе бытует иное мнение. Я считаю, что главное в браке — любовь, а одним из лучших проявлений любви является то, что происходит между вами в уединении спальни.
— И не только, — беспечно вмешалась Марша.
Лоб леди Брэди прорезала морщинка, но тут же разгладилась. Маркиза не могла долго сердиться, когда все три ее дочери были рядом и ласково улыбались ей.
— Я считаю, что если любишь мужчину настолько, чтобы желать близости с ним, то нужно сделать все возможное, чтобы его завоевать. Порой мужчины бывают несколько, скажем так, слепы и не замечают очевидного.
Марша энергично закивала:
— В сущности, они довольно милы, но им требуется время от времени напоминать, как им повезло, что вы появились в их жизни.
— Да, — согласилась маркиза. — Но не следует этого делать слишком часто. Он должен добиваться вашего внимания, а не наоборот.
Сердце Дженис упало при этих словах.
— Разве он не добивается твоего внимания? — Очаровательная головка Синтии с любопытством склонилась к плечу.
Дженис печально покачала головой, а леди Брэди и Марша озабоченно переглянулись.
— Но это лишь потому, что он грум, — пояснила Дженис. — Леди из высшего общества не может выйти замуж за грума.
— Ты хочешь сказать, как маркиз не может жениться на модистке? — холодно спросила мать.
Синтия ахнула:
— Но, мама, ты ведь была модисткой. А теперь взгляни на себя!
Леди Брэди похлопала ее по колену:
— Да, я знаю, дорогая. Это мой случай.
Все громко рассмеялись.
— Прости, я ляпнула не подумав, — сказала Дженис матери.
— Все в порядке. Но если это любовь — настоящая любовь, а не простое увлечение, — тогда этого достаточно.
— Я знаю, что такое увлечение, пережила с Финном. Он был красив, остроумен и с трепетом ловил каждое мое слово.
— Только посмотрите на меня и вашего отца, — сказала леди Брэди. — Кто бы мог подумать, что простая модистка завладеет его очерствевшим ирландским сердцем? Или что во мне дремала маркиза, только и ожидавшая случая выбраться на свет?
Они долго смеялись, так что Марше пришлось вытирать слезы.
— В тебе она была всегда, мама, — заметила старшая дочь. — Иногда я забываю, что ты не была рождена и воспитана для своего нынешнего положения.
— Как и ты. Тебя тоже не готовили к роли жены графа или директрисы престижной школы для девочек.
— Но любовь меняет все! — воскликнула Синтия. — Пиппа повторяет это все время. Так ей сказал ее дядя Берти.
— Ну что ж, дядя Берти был совершенно прав. — Леди Брэди похлопала Синтию по руке.
Дженис печально вздохнула:
— Как бы я хотела, чтобы и Люк так считал, но он мне не верит. Он не рос в семье, а значит, не имел возможности наблюдать, как даже самую безвыходную ситуацию можно изменить к лучшему. Монахини в сиротском приюте всегда были очень заняты и не могли уделять ему достаточно внимания, а кроме того, им все время приходилось бороться за выживание. Он не видел ничего постоянного, надежного. А потом и вовсе убежал.
