В этот момент она услышала:
— Тетенька! Тетенька! Идите сюда!
И она увидела Пьерроне, бегущего среди развалин, оттуда, откуда поднимался легкий дымок. Видно, он жег сухую траву. Но, увидев Гортензию, он остановился и повернул к ней, на ходу снимая шляпу.
— Госпожа графиня! — закричал он, задыхаясь от быстрого бега. — Значит, вы вернулись? Какое счастье Она смотрела на него, не скрывая своего удивления. Наконец нашелся хоть один, кто был рад ее возвращению.
— Счастье? Пожалуй, Пьерроне, вы единственный, кто так думает. А ваша тетушка едва не хлопнула перед моим носом дверью…
Юноша покраснел как широкий пояс, стягивающий его талию, и смущенно улыбнулся:
— Не сердитесь на нее. Это уже возраст, да она и одичала здесь…
— Но не до такой же степени, чтобы отворачиваться от самых дорогих друзей! Я ее просто не узнала. А вы, Пьерроне, что вы здесь делаете? Я думала, вы учитесь в Сен-Флу?
— Я был там… Но я нужен тетеньке. Вот я и вернулся. И потом, вы знаете, что касается кухни, у нее можно научиться многому…
Вопросы Гортензии явно смущали мальчика, и ей не хотелось так отвечать на его искреннюю радость, которую он выказал при встрече. Хотя она могла ему очень легко возразить: кухня уже не была главной заботой когда-то лучшей стряпухи края. Молодой женщине показалось также, что масштабы помощи Годивелле были удивительно велики. Сначала Жан, который уехал из Комбера, чтобы позаботиться о ней и охранять никому не нужные развалины, потом Пьерроне… Не слишком ли много народу? Но, увидев, что мальчик смотрит на нее с опаской, она ласково улыбнулась ему:
— Вы, конечно, правы, Пьерроне! Лучшего учителя, чем ваша тетушка, не найти. И к тому же… она уже старенькая, и вы должны ей помочь. Я начинаю верить, что этот замок, даже разрушенный, никому не приносит счастья. Но если захотите, приезжайте в Комбер в ближайшие дни. Я всегда буду рада видеть вас…
Она кивнула в ответ на глубокий поклон Пьерроне, подошла к лошади, с помощью молодого человека уселась в седло и потихоньку тронулась в сторону реки.
Там ее ждал Франсуа, скрывавшийся в тени деревьев.
Увидев ее, фермер легко вскочил в седло, и они оба, не сказав друг другу ни слова, тронулись в обратный путь.
Только когда они уже достаточно далеко отъехали от Лозарга, Гортензия, придержав лошадь, обратилась к Франсуа.
— Можете считать меня сумасшедшей, если хотите, — вздохнула она, — мне кажется, что в Лозарге что-то происходит, чего я пока никак не пойму и не могу выразить словами. Считается, что Годивелла живет в доме старого управляющего Шапиу, но ничто не говорит о том, что она там обитает. Зато все говорит о том, что там живет Жан…
— Вы его видели?
— Нет. Его нет дома, и мне сказали, что он сегодня не вернется. В то же время Пьерроне бросил свою учебу и вернулся к тетке, чтобы помогать ей, но его доводы меня не убедили. Наконец… и это самое худшее, Годивелла попросила меня поскорее уйти, заявив, что это может плохо кончиться.
По ее охрипшему голосу Франсуа понял, что она готова заплакать, и дружески сжал ее руку.
— Не стоит так расстраиваться. Годивелла очень изменилась с тех пор, как она покинула Комбер. Все об этом говорят. Она никого не хочет видеть. Поговаривают, что она стала колдуньей в том месте, где покоится старый маркиз. А я думаю, что она слегка тронулась.
Она не смогла пережить конец Лозарга и особенно гибель ее горячо любимого хозяина.
— Но все-таки признайтесь, Франсуа, что все это очень загадочно! Понятно, что Жан сердится на меня за мою ложь и за мое длительное отсутствие, и мне следует объясниться с ним и попросить прощения. Но Годивелла? Что я ей сделала? Почему она не пускает меня в Лозарг?
Франсуа пожал плечами.
— Может быть, чтобы уберечь вас от чего-то! У замка дурная слава. Кое-кто уверяет, что слышит иногда оттуда крики, видит странные огни. А Жан и его волки…
— Волки? Но еще слишком рано, они не должны пока выходить из леса.
— Говорят, Светлячок завел семью, а Жан оставил волчат в живых. Они служат сторожевыми собаками замка. Я их видел однажды в сумерках возле замка.
Мне хотелось увидеть Жана, несмотря на его запрет.
Но слишком близкий волчий вой обратил меня в бегство…
— Почему вы мне об этом не сказали?
— Потому что это не делает чести моей храбрости, — засмеялся Франсуа. — Да у нас еще и не было достаточно времени на разговоры. Но, если хотите, я съезжу туда однажды ночью. Ибо теперь, признаюсь, вы вынуждаете меня задать себе некоторые вопросы.
Зачем столько хлопот вокруг старой женщины и развалин?.. Да, я съезжу туда… с охотничьим ружьем!
— Нет! Если вы убьете одного из волков, Жан никогда не простит вам этого. И я считаю, что нам стоит подождать. Я оставила для него письмо, и Годивелла поклялась, что обязательно передаст его. Я просила Жана прийти.
— В Комбер? Почему бы и нет? Он ведь так вас любил! Я думаю, он придет.
— Мне приятно такое слышать, Франсуа. Но я лишь надеюсь…
В этот вечер Гортензия долго не ложилась. Она сидела в вышитом розами шезлонге с кошкой на коленях. С тех пор как она вернулась, мадам Пушинка выказывала свою сдержанную радость и не упускала случая быть рядом с ней, показывая этим свою любовь.
Эта молчаливая привязанность была приятна Гортензии.
Балконные двери были открыты, и ветерок доносил в салон свежесть ночи и аромат сада. Это было не похоже на терпкий запах цветущих лип Вены или горьковатый дух ее масляных фонарей. Это был аромат ее родной земли, равного которому нет на всем свете…
Сегодня она не ждала Жана, поверив, что он придет домой только завтра, но ей было приятно сознавать, что он где-то неподалеку, в ночи, и видит огни Комбера. Вот он удивится, ведь Клеманс не зажигала света в отсутствие хозяйки. А сегодня вечером она захотела, чтобы все лампы горели.
Но постепенно она стала ощущать свое одиночество. За долгие месяцы это был первый вечер, когда рядом с ней не было Фелисии, и она тяжело переживала это. Подруга сообщала ей силы и столько человеческого тепла, что это позволяло ей переносить все неудачи, отодвигало заботы и тревоги. Вокруг нее витала тонизирующая атмосфера, она умела поднять дух, как никто. Если Фелисия была в доме, никто не чувствовал одиночества. Но где она сейчас? В какой-нибудь придорожной гостинице, где-то на дороге к Роне, откуда ей легче будет добраться до Италии? Может быть, ей тоже одиноко?
Когда часы пробили одиннадцать, молодая женщина решила, что пора немного отдохнуть, чтобы набраться сил. Ведь ей тоже предстояла борьба, пусть и не такая героическая, как ее подруге, но не менее трудная — борьба за свое счастье.
