— Да, миледи… минут двадцать назад.
Она кивнула.
— Пошлите на конюшню за моей лошадью. Я сейчас спущусь.
— Да, миледи. Но у вас гость.
— Гость?
— Мистер Веджвуд, мэм, он попросил разрешения подождать, и я провел его в вашу гостиную.
Пожалуй, это усложнит дело…
Серена поспешила наверх и увидела Джонаса, стоявшего у окна.
— Я всегда рада вас видеть, Джонас, — начала она, — но, боюсь, не могу вас принять. У меня срочное дело.
— Насколько я понял, Абигайль поехала к вам, но вы пришли одна. Где она?
Серена вздохнула. Четырех еще не было. Записку Абигайль нашли раньше, чем предполагала девушка.
— Почему вы полагаете, будто она у меня? — пробормотала она.
— Она оставила матери записку. Я пришел к ним узнать, как она себя чувствует, и мне сказали, что она оправилась настолько, что решила навестить вас. Итак, где она?
Он выглядел расстроенным, и Серене трудно было его осуждать. Но как выпутаться из этого переплета?
— Думаю, она как раз направляется сюда, — солгала Серена.
— Но вы только сейчас сказали, что уезжаете по срочному делу, — не унимался Джонас. — Леди Серена, я всегда сердцем чувствую, когда мне говорят неправду. Случилось что-то ужасное, и, думаю, вы знаете, что именно!
— О черт бы все побрал! — воскликнула Серена, проигнорировав удивленное выражение лица Джонаса. — Вы правы, случилось. Но у меня есть основания надеяться, что все закончится хорошо.
— Говорите!
Он был бледен, лицо осунулось, но Серена видела, что он держит себя в руках.
Она рассказала все, наблюдая, как в его глазах недоумение сменяется недоверием, а потом и бешенством.
— Я убью его… простите леди Серена, понимаю, что он ваш отчим, но из всех подлых негодяев… Моя бедняжка, должно быть, перепугана насмерть… Я его прикончу… И будь что будет.
— Для начала вам придется встать в очередь. Это ваша лошадь привязана у крыльца?
— Да, кивнул он.
— В таком случае ждите здесь. Я сейчас.
Она оставила метавшегося по комнате Джонаса и побежала к себе. Распахнула дверцы шкафа, вынула кожаные бриджи, которые всегда носила под юбкой-брюками для верховой езды. Бриджи были на штрипках и заправлялись в сапожки. Жилет, куртка и, наконец, черный плащ с капюшоном довершили костюм. Она уже шла к двери, когда вспомнила о масках. Джонасу тоже она потребуется.
Серена выхватила из ящика комода две маски-домино и ринулась в гостиную.
— Возьмите, Джонас. Вам это понадобится, если собираетесь разыгрывать разбойника с большой дороги.
— Разбойника? — удивился юноша, взяв маску.
Серена наскоро объяснила план Себастьяна, и Джонас просиял:
— Очень мудро! Но нам нельзя терять ни минуты.
Они поскакали на Страттон-стрит, где Перегрин и Себастьян как раз садились на коней. При виде Джонаса Себастьян вопросительно уставился на Серену.
— Мистер Веджвуд приехал ко мне. Записку Абигайль нашли раньше, чем она ожидала. Так или иначе он едет с нами.
— Чем больше народу, тем веселее, — констатировал Перегрин. — У вас есть оружие, мистер Веджвуд?
— Оно не со мной.
— Минуту, — попросил Себастьян, спешившись, и исчез в доме.
Вернулся он с дуэльным пистолетом, который протянул Джонасу.
— Мушка немного сбита влево, так что учитывайте это при выстреле.
Джонас заткнул пистолет за пояс, и маленький отряд отправился в путь. По дороге они почти все время молчали, особенно когда пробирались по оживленным улицам города в северном направлении. Но движение уменьшилось, после того как они проехали деревню Хампстед, пересекли пустошь и подъехали к гостинице «Булл энд Буш», где часто останавливались экипажи. Себастьян вошел в гостиницу и тут же вернулся.
— Говорят, за последний час не было ни одного экипажа.
— Значит, мы их обгоняем, — заключил Перегрин, и они дружно подстегнули коней.
Неяркое ноябрьское солнце уже опускалось за горизонт, когда они добрались до деревни Финчли, рядом с которой расстилалась общинная земля, рассеченная единственной узкой неровной дорогой.
Получив ободряющее письмо Серены, Абигайль принялась сочинять записку матери. Она никак не могла объяснить, почему не спросила разрешения навестить леди Серену и к тому же отправилась на Пикеринг-плейс без сопровождения, поэтому постаралась ограничиться одними фактами. Родители все узнают, когда весь этот ужас останется позади.
Слеза расплылась по бумаге, и Абигайль промокнула ее носовым платком.
Она понятия не имела, как сумеет сбежать от генерала, но надеялась, что такая возможность подвернется. Ведь им придется останавливаться — нельзя же путешествовать всю ночь, не сменив лошадей. Да и самим нужно отдохнуть и освежиться. Вокруг будут другие люди. Может, она попросит кого-то о помощи. Не все еще потеряно.
Она сунула обличительное письмо генерала в карман ротонды, положила свою записку на комод, где ее найдут мама или Мэтти, когда придут посмотреть, как она себя чувствует, и потихоньку выскользнула в коридор. В доме было тихо. Мама в этот час обычно спала, перед тем как одеться к вечеру. Отец дремлет в библиотеке у камина, отдыхая от дневных дел. Только на кухне хлопотали кухарка и помощники.
Скоро горничные начнут зажигать лампы, сдвигать шторы, разводить огонь в каминах.
Моля Бога, чтобы Моррисон сейчас находился в буфетной, а не в передней, она на цыпочках спустилась вниз, перебежала холл, повозилась с замками и выскочила на улицу, тихо прикрыв дверь.
Была только половина четвертого, но следовало оставить несколько минут про запас, на случай если за ней погонятся, поэтому она почти пробежала всю улицу, ведущую к Беркли-сквер, лишь бы поскорее уйти подальше от дома. Завернула за угол, перешла дорогу и огляделась. Ни одного ожидающего экипажа. Тогда девушка зашла в сквер через калитку в ограде. Никто не заметит ее здесь.
Абигайль обошла сквер, когда закрытый экипаж въехал на площадь и остановился на улице, ведущей на Брутон-стрит.
Она медленно пошла к экипажу. Сердце глухо колотилось, в горле стоял тошнотворный ком. На козлах сидели двое: кучер и еще один, с короткоствольным ружьем на коленях. Форейтор ехал рядом. Когда она подошла ближе, дверца экипажа открылась.
— Вы пунктуальны, дорогая. Мне нравится такое качество в жене.
Генерал протянул руку, чтобы помочь ей взобраться.
— Садитесь и устраивайтесь поудобнее — нам предстоит долгое путешествие.
Абигайль забилась в угол, как можно дальше от своего мучителя. Она молчала, поклявшись, что не обменяется с ним ни единым словом, сколько бы ни длилось путешествие.
