— Х-м-м-м. Мы согласились на временное перемирие. Я по-прежнему считаю его наглым хлыщом, но, познакомившись с близнецами, проникся к нему сочувствием.
Калли прикрыла лицо рукой. Ей было восхитительно тепло.
— Кас и Полл так изобретательны, — сонно пробормотала она. — Растить этих двух злодеев было сущим кошмаром.
— Тебе нужно поспать, — велел он, вставая.
— Нет!!! — Она схватила его за руку: — Поговори со мной. Это помогает.
— Но тебе следует отдыхать, Калли.
Она яростно уставилась на него:
— Один приказ — одна жемчужина.
Она бросила взгляд на маленькую чашу на туалетном столике. Там осталось шесть жемчужин.
Он весело улыбнулся и снова сел:
— Приказ?
— Вопрос, — поправилась она. — Шесть вопросов, шесть жемчужин.
— И тогда ты будешь отдыхать.
— Даю слово.
Втайне она думала, что выбора все равно нет. Опий просочился даже в кости, словно размягчив их.
— Вопрос первый: кто такой Саймон?
Рен растер ладонями лицо:
— Не могу сказать.
— Тогда я начну вместо тебя.
Калли вскинула брови и перечислила уже известные факты:
— Сэр Саймон Рейнс. Он нашел тебя и отослал в Эмберделл раненого, покрытого шрамами, так что, очевидно, несет за тебя какую-то ответственность. Его жена — Агата Рейнс, которую весьма волнуют мои намерения относительно мистера Баттона.
Губы Рена дернулись.
— Баттона? Вот как?
— Сэр Саймон притащил на бал королевскую родню…
— Кого? — нахмурился Рен.
— Неужели не заметил? Огромный, похожий на викинга мужчина, две белокурых красотки, сэр Саймон и человек, лицом похожий на коршуна.
Рен отпрянул:
— Я слышал истории, но…
— И я начинаю думать, что кое-кто из слуг на самом деле слугами не были, — продолжала Калли. — Их нисколько не испугала пылающая адская птица в центре бального зала. И, кроме того, мама всегда говорила, что из бывших солдат выходят лучшие дворецкие. Испытание огнем, как она выражается.
Рен покачал головой. Она связала все концы, а он ничего не замечал, пока не стало слишком поздно.
— И я где-то видела этого здоровенного повара, но боюсь, сейчас разум затуманен.
Рен положил на ее руку свою.
— Калли, прекрати!
Из-за своей сообразительности она может попасть в беду. Если продолжит донимать его вопросами, и кто-то подслушает…
Поэтому он рассказал ей. Все, с самого начала, когда в игорном заведении его завербовал старый однокашник, узнавший, что его родные умерли. Тренировки, задания — никаких подробностей, конечно, — ощущение, что он стал частью чего-то большого, чего-то важного.
А потом — предательство. Кто-то в клубе назвал его настоящим именем. Его жизнь и жизни многих других продали в обмен на золото. На него напали и бросили, посчитав мертвым. Его судьба необратимо изменилась.
Калли смотрела на мужа полными боли глазами. Боли за него.
— Но не могли же они все сразу тебя предать! Почему ты так их ненавидишь?
Рен коротко засмеялся: хриплый, полный отчаяния звук.
— Никакой ненависти.
Она вдруг ахнула.
— О господи, ты любишь их! И скучаешь!
Его передернуло.
— Любил когда-то. Но сейчас не могу доверять. Я скучаю по ним. И по себе, прежнему. В ту ночь на пристани я потерял все. Когда я их увидел…
Он осекся, не в силах продолжать.
— Когда видишь их, видишь молодого Рена Портера, здорового и сильного…
Закрыв глаза, он коснулся лбом ее лба.
— Нет, я не вижу себя прежнего. Там, где был я, зияет пустота. Тот Рен давно мертв.
Она долго молчала: вещь настолько необычная, что он даже отвлекся от невеселых мыслей.
— О чем ты думаешь?
Должно быть, о чем-то интересном…
— Как выглядит тот лабиринт, что за домом? Эти кусты самшита очень стары.
Опять растения. Должно быть, действие опиума.
Рен со смехом вздохнул:
— Во времена моего кузена за ними прекрасно ухаживали. Парк был как картинка. Люди приходили издалека, чтобы им полюбоваться, и мой кузен всегда с гордостью показывал им кусты и другие растения. В детстве я всегда играл здесь летом. И, едва выйдя из экипажа, решил разгадать тайну лабиринта. На это ушло несколько недель, но я все еще помню, как из него выйти, даже сейчас.
— Это классическая схема, вполне возможно, оригинал Бэтти Лэнгли, еще с восемнадцатого века, поскольку кусты действительно очень стары.
Она устремила на него рассеянный взгляд и улыбнулась.
— И твое молодое воплощение не умерло. Ты помнишь лабиринт, словно ходил по нему вчера.
— Я помню все, Калли.
Рен осторожно обнял ее.
— Сначала я думал, что мне снятся кошмары. Но потом обрывки образов приобрели значение и смысл. Я жил в темноте достаточно долго, чтобы снова представлять их, оживших, охваченных паникой, старавшихся вдохнуть поглубже, — и помнил каждый мучительный момент, когда меня убивали.
Она прижалась к нему.
— Почти, но не убили.
— Да. Почти, но не убили.
— Расскажи. Расскажи о каждом мучительном моменте. Громко и смело.
— Нет.
— Но это поможет, обязательно поможет.
Она откинула голову, чтобы взглянуть в его лицо.
— Я серьезно, Рен. Знаешь, что происходит, когда слишком часто рассказываешь анекдот? В первый раз воспоминания настолько сильны, что ты словно переживаешь полученное впечатление, но потом ты больше вспоминаешь собственные рассказы. Истинные воспоминания словно отступают. И каждый раз все дальше, пока не окажется, что ты передаешь воспоминание о воспоминании. И анекдот становится всего лишь историей.
— Нет.
— Но почему?
— Потому что эта история не для женских ушей. Потому что уже за полночь. Потому что ты ранена и нуждаешься в отдыхе.
— Но как насчет этих людей? Что, если они все еще в деревне?
Его руки конвульсивно сжались:
— Я смогу встать перед ними лицом к лицу, если ты будешь рядом.
Ее руки скользнули под его жилет.
— Вот увидишь, я просто приклеюсь к тебе. И как бы я хотела тебя погладить. Особенно попу…
Он тихо рассмеялся, и она ошеломленно моргнула:
— Неужели я сказала это вслух?
— Сказала. И я всегда буду хранить эти слова в душе.
Она не обиделась на его веселый тон. Ей нравилось смешить его.
— Я люблю посмеяться с тобой.
Она бы хотела смешить его вечно. Смешить, заставлять стонать, реветь в оргазме, пока она сосет его фаллос.
— Калли, ты говоришь во сне. Я бы позволил это, но твоя мать ждет, чтобы сменить меня.
— Мама всегда не прочь поговорить об оргазмах.
— Зато возражаю я. Почему бы тебе не подумать о чем-то еще?
