Его высочеству начинало надоедать обсуждение герцога Дайсона. Георга сейчас волновали гораздо более важные вещи. Например, будут ли парадные залы в Карлтон-Хаусе расположены на уровне улицы или этажом выше? Принц никогда не смирится с нынешним положением вещей.
Под монотонные звуки голоса Кларенса мысли его высочества полетели дальше, в Виндзор. Однажды он станет королем. Георг размышлял, стоит ли тогда заняться превращением Виндзора в лучший замок Европы. Если он решит так поступить, то начнет с создания комнаты, которая могла бы сравниться с Зеркальным залом в Версале. Нет. Эта комната должна превосходить любое творение французских королей. Он не удовлетворится вторым местом. Но пока не наступил этот час, Георг посвятит всего себя украшению своего павильона в Брайтоне. Потомки оценят его по достоинству.
– Брак по любви, говорите?
Этот насыщенный иронией комментарий прозвучал из уст Ричарда Шеридана.
– Они цвели как апрель и май, – уверенно заявил Кларенс.
– По-моему, все это дурно пахнет, – протянул, миролюбиво улыбаясь, Шеридан.
– Знаете, что я думаю? – спросил Фокс у всех присутствующих. – Я думаю, что запугал Дайсона так, что тот женился на девушке. И по какой-то причине, которой мы пока не знаем, он не хочет, чтобы она появлялась в обществе. Она останется в Лондоне, ваше высочество?
– М-м?
– Я бы хотел взглянуть на эту девчушку.
Принц Георг с трудом заставил себя вернуться к разговору.
– Останется в Лондоне? Ах! Эта девушка! Да, конечно. Дайсон даже поблагодарил меня за участие в ее судьбе. Он вполне охотно согласился с пожеланиями ее величества. Все это вздор, Чарльз. Тебе придется найти какой-нибудь другой путь, чтобы добраться до герцога.
Прошло еще несколько часов, прежде чем завершилась эта маленькая вечеринка. Его высочество настоял на том, чтобы продемонстрировать гостям последние изменения в Карлтон-Хаусе, и попросил их совета по поводу своих грандиозных планов превратить довольно скудную обстановку Холланда[66] в нечто более роскошное. Никто не посмел ему возразить.
За несколько часов до рассвета, когда принц наконец отпустил своих гостей, только один из них не счел вечер убийственно скучным. Жерве Десаз был настолько воодушевлен, что не смог сразу заснуть.
Герцогиней Дайсон была не Габриель де Валькур. Не существовало человека с таким именем, сообщил ему Фуше по самому секретному каналу. Было подозрение, что это внучка Маскарона, которая якобы утонула. И герцог Кларенс, ни о чем не подозревая, упомянул в частной беседе, что у деда герцогини есть замок в Нормандии. Все сходится.
Десаз неподвижно лежал на кровати, вперив взгляд в балдахин. Если он правильно разыграет свою карту, сам первый консул наверняка в знак благодарности пожалует ему такие почести, каких он даже и представить себе не мог. Француз предался любимой грезе – он станет спасителем Франции. Страшно даже подумать, какие государственные тайны Маскарон, занимая пост заместителя морского министра, мог передать британцам. Девушка была ключом к разгадке. Фуше подозревал, что она заложница, хотя это и не было похоже на правду, учитывая то, что рассказал им сегодня вечером герцог Кларенс. В любом случае ее следует вернуть во Францию.
Первые лучи солнца коснулись крыш, когда Десаз наконец отдался сну.
Солнце начинало садиться за черепичные крыши Парижа, его приглушенный свет создавал ощущение загадочности и возвращал самый красивый город Европы к таинствам ночи. Из окна своего кабинета в Морском министерстве Антуан Маскарон наблюдал за игрой света и размышлял над жизненными парадоксами. Его жизнь, с горечью думал он, состояла из одних парадоксов. И вот финальный парадокс – невинность искупает грехи виновного. Он думал о Габриель. Он думал о Дайсоне. И проклинал богов за их каприз.
Казалось, Провидение или Парки[67] снова со злорадным удовольствием вырвали у него победу, когда та была уже почти в руках. Власть ускользнула от него. Богатство не помогло Маскарону. Угроза оказаться в опале всегда преследовала его по пятам. Призрак смерти уже стал его хорошим знакомым. Но Маскарон решил не прятаться больше от судьбы, потому что теперь, как он думал, Габриель была в безопасности в Англии, о ней заботился человек, полюбивший ее. Голиаф вернулся абсолютно убежденным в этом. Господи, как же глупо было с их стороны доверять этому англичанину! Как парадоксально, что он, Маскарон, потерял бдительность именно тогда, когда следовало быть наиболее осторожным.
Антуан не верил, что мог быть настолько слеп. Не верил, что так долго не мог во всем разобраться. На самом деле все было очевидно. Дайсон. Элоиза де Валькур. Тюрьма Аббей. Годы травли. Похищение Габриель. Все это части единого целого. А теперь нависшая угроза разоблачения. Интересно, это Дайсон намеренно выдал его или Фуше сам все разнюхал? В любом случае конечный результат один и тот же. Маскарон надеялся, Господи, как же он надеялся, что перед тем, как его поставят к стенке, Голиаф как-нибудь успеет сообщить, что их последнее отчаянное предприятие увенчалось успехом. Если Габриель все же нужно было спасать, Голиаф должен был устранить англичанина. Маскарон не стал опускаться до молитвы богам, которые никогда еще не прислушивались к его прошениям. Он надеялся только на Голиафа.
Открылась дверь, и вошел его клерк.
– К вам месье Фуше, сэр.
Маскарон улыбнулся застенчивому молодому человеку, чей привычный занятой вид сейчас уступил место тревожной неловкости.
– Успокойтесь, Монтейн, – сказал Маскарон. – Мы с месье Фуше знаем друг друга уже долгое время. Я давно ждал этого визита. Проведите его сюда.
Маскарон не спеша сел за стол. Хотя Антуан ожидал худшего, он очень старался ничем не выдать себя. Однако подобные меры мало что значили, если за дело брался Фуше, и Маскарон прекрасно это понимал. Когда возникала необходимость, Фуше добывал нужные ему доказательства из ниоткуда. И, опять же, Дайсон вполне мог указать бывшему министру путь прямо к его столу. Но это не важно. Теперь только судьба Габриель имеет значение.
Когда Фуше вошел, Маскарон не подал ему руки. Тридцать минут спустя Фуше призвал на помощь клерка. Когда Монтейн вбежал в комнату, то обнаружил, что Маскарон без сознания распластался на собственном столе. Молодой человек старался не выказывать охватившего его ужаса.
– Не понимаю, что случилось, – сказал Фуше. – Все произошло так внезапно. Буквально только что мы распили бутылку рейнвейна, потом он пожаловался на головную боль и потерял сознание.
Монтейн не знал, что сказать. Он поднял пустой стакан, валявшийся у ног Маскарона, и поставил его на стол.
