— Как вы можете думать, что я поверю вам? — прошептала она.
Макклод удивился.
— Вы хотите знать больше? Семь лет назад мы узнали, что бандитов, которых мы тогда наняли, выследили и убили, но перед тем их пытали, чтобы узнать имена тех, кто купил Голубую Мадонну. Конечно, мы полагали, что в США в безопасности. Семь лет прошло с того дела. Я после войны сменил фамилию. Но в прошлом году Ланкастер получил несколько угрожающих писем. Когда его банк разорился, он умер, так что мы об этом больше не думали. Но потом ваш отец послал мне телеграмму за день до того, как рухнул его банк, и мы поняли, что они разыскали нас. Письмо, которое вы показали мне, подтверждает это.
Филадельфия отшатнулась, но слова Макклода пригвоздили ее.
— Тайрон — тот человек, который погубил вашего отца. Он преследует меня и, вероятно, будет преследовать и вас, когда узнает, кто вы.
— Он знает, — тупо сказала она.
— Святой Боже! Тогда скажите мне, где найти его, прежде чем он убьет нас обоих.
Филадельфия его больше не слушала. Она получила информацию, ради которой пришла, но ответ был горьким, очень горьким. Ее отец из алчности стал причиной ненужных смертей и осквернения священного храма. А когда его нашли, то он, охваченный стыдом и чувством вины, убил себя, оставив ее одну в этом мире. Эдуардо предупреждал ее, чтобы она не доискивалась до правды, говорил ей, что она может не захотеть узнать причину самоубийства ее отца. Почему она его не послушала? О Боже! Почему она не прислушалась к его словам?
Она повернулась и вышла из комнаты, не обращая внимания на крики и угрозы Макклода. Он держал в руке пистолет. Может ли он застрелить ее здесь, в своей конторе? А если и сможет, то какое это имеет значение? Она не видела никаких причин оставаться в живых.
Филадельфия миновала дверь, спустилась по лестнице и вышла под солнечное сияние летнего дня Луизианы.
Тайрон большими шагами пересек двор своего дома и стал подниматься по задней лестнице с плеткой в руке. Он несколько часов ездил по городу в поисках Филадельфии только для того, чтобы, вернувшись, узнать от Полетт, что Филадельфия в своей комнате спокойно укладывает свои вещи.
Утром он проснулся с головой, полной планов. Он решил немедленно уехать из Нового Орлеана и увезти с собой Филадельфию. Они поплывут вверх по Миссисипи до Мемфиса или до Сент-Луиса. Он начнет новую жизнь. Деньги у него есть, много денег. Он купит ей дом — да нет, какого дьявола? — особняк. И тут он обнаружил, что она исчезла.
Тайрон остановился и сделал глубокий вздох. Вероятно, он в своей жизни бывал более рассержен, но не мог припомнить, чтобы когда-нибудь чувствовал себя настолько задетым. Она приносила больше неприятностей, чем того стоила. И тем не менее ее исчезновение заставило его еще больше желать ее. Если это иррациональное желание не было любовью, то оно было весьма к ней близко.
Эта мысль его потрясла. Пройдя через эту пытку, когда он слушал, как Эдуардо занимался с ней любовью, он потом всю ночь лежал без сна, изнемогая от желания иметь ее, но сдерживал себя. Он до сих пор удивлялся, что не убил их обоих.
Она каким-то образом проникла ему в душу. Может быть, поворотным пунктом оказался тот момент ночью, когда он сказал, что ее отец был трусом. Она не поверила, и лицо ее утратило всю свою красоту. Никогда она не выглядела более ранимой, и никогда он не испытывал такой нежности к другому существу.
Она перевернула весь его мир, вызвала в нем совершенно нежелательные эмоции, и это делало ее опаснее любой пистолетной пули. Он начал задумываться о будущем, которого никогда не желал. Он должен избавиться от этой лихорадки, а для этого был только один путь.
Тайрон, не постучавшись, распахнул дверь ее комнаты. Она не отреагировала, только взглянула в его сторону без всякого удивления.
То, что она не испугалась, сильно задело его.
— Какого черта, где вы были?
Она какое-то мгновение молча смотрела на него, складывая юбку, которую держала в руках.
— Я все знаю о Голубой Мадонне.
Ее ответ поразил его, но он не подал виду. Неважно, кто был этим посланцем. Кем бы он ни был, даже самим Эдуардо, эта новость не помешала ей вернуться в его дом, а в настоящий момент только это и важно.
— Что вы узнали?
Ее голос звучал устало и слабо.
— Я узнала, что мой отец нанял людей украсть голубой топаз и что они убили невинных людей и осквернили святое место, чтобы добыть его.
— А Таварес? Что вы узнали о нем?
Филадельфия покачала головой.
— Ничего.
Тайрон нахмурился.
— Ваш информатор не сказал вам, что те люди убили родителей Тавареса?
Увидев ее потрясенное лицо, он выругался про себя. Какая женщина может быть не чувствительной? Ну что ж, она получит все сполна. Быть может, полная правда вытравит остаток ее чувств к Таваресу.
— Следующий раз, когда увидите Тавареса, спросите его о шрамах. Это ваш отец несет за них ответственность. — Его голос звучал насмешливо. — Бандиты изнасиловали, а потом убили его мать. А Эдуардо пытали, чтобы заставить его отца отдать им Голубую Мадонну. Когда отец в конце концов не выдержал и отдал им ее, они перерезали ему глотку. Вот она, эта история, которую он мог бы рассказать вам, если бы счел нужным.
— О Боже! — Филадельфия закрыла глаза от этого нового удара.
— Вы ведь совсем его не знаете, не так ли?
— Я думаю, что не знаю никого, даже себя. — Она смотрела на него, ничего не видя. — Я ходила к Макклоду.
— Святой Боже! — Он схватил ее за плечи. — Что вы рассказали ему?
— Что вы его ищете.
Он грубо начал ее трясти.
— Кто он? Говорите, или я выколочу это из вас!
Она посмотрела в его прозрачные безжалостные глаза.
— Я вам верю, но не скажу. Убейте меня.
Он отпустил ее, опасаясь собственной вспыльчивости.
— Я ненавижу мучеников! Мне не нужна ваша жалкая жизнь. — Его глаза странным образом потемнели. — Но вас я хочу!
Она даже не сопротивлялась, когда он грубо обнял ее. Она ничего не ощутила, когда его губы вобрали в себя ее губы. Она смутно понимала, что он сорвал с нее одежду, чувствовала его руки, рыщущие по ее телу. У нее не было сил сопротивляться, когда он потащил ее в постель и навалился на нее. Она почувствовала вкус крови у себя на губах, потом прикосновение его горячих рук к ее шее, затем ощутила, как он взял рукой ее грудь. Откуда-то издалека она слышала, как его голос настоятельно требовал от нее, чтобы она сопротивлялась, чтобы не дарила ему столь легкую победу, но она была слишком усталой, слишком слабой, чтобы что-то чувствовать. Она даже не поняла, когда его тело замерло на ней. Она ничего не понимала, пока его широкая ладонь не взяла ее лицо и не потрясла его.
