Старый священник в глубоком раздумье смотрел на него.
— Я не назову твоего имени. Но это прекрасный повод лишний раз обратить внимание королевы на то, какой мерзостью она окружена. Увы! Она благочестивая женщина, посвятившая себя благотворительности, но что может поделать она с таким развратом? Указами души не очистишь…
Он не закончил фразы, так как дверь в ризницу распахнулась и вошел молодой человек с длинными кудрями, в черном, довольно изящном одеянии. Господин Венсан выпрямился и строго посмотрел на вошедшего.
— Господин викарий, мне хочется верить, что вам неизвестно, какой торговлей занимается здесь ваш ризничий. Он только что получил от этого юного сеньора тридцать ливров за то, что предоставил ему возможность устроить свидание со своей подружкой на кафедре вашего храма. Не мешало бы вам тщательнее следить за своими служителями.
Чтобы собраться с мыслями, викарий долго медлил, закрывая дверь. И тем не менее, когда он обернулся, даже полумрак, царивший в ризнице, не мог скрыть его смятения. И так как он молчал, господин Венсан снова обрушился на него:
— К тому же, как я вижу, на вас парик и светское платье. А ведь священникам это запрещено. Боюсь, что мне придется поставить в известность о несоблюдении вами правил и о коммерческих сделках, которые здесь заключаются, бенефицианта вашего прихода.
Викарий незаметно пожал плечами.
— Ему это глубоко безразлично, господин Венсан. Мой бенефициант — парижский каноник. Он купил эту должность три года назад у своего предшественника — кюре, который удалился на покой и живет ныне в своем имении. Бенефициант никогда даже не заглядывал сюда, а так как он на правах каноника живет в апсиде Собора Парижской Богоматери, то могу побиться об заклад, что Нотр-Дам-ла-Гранд в Пуатье не представляет для него интереса.
— О, я трепещу при мысли, — неожиданно вскричал господин Венсан, — что эта проклятая торговля приходами, словно ослами или лошадьми на ярмарке, погубит церковь! А кого в нашем королевстве назначают ныне епископами? Воинственных и распутных вельмож, которые порой не имеют даже священного сана, но зато у них много денег, и они покупают епархию и осмеливаются носить духовное платье и прочее облачение служителей бога… О господи, помоги нам ниспровергнуть подобные порядки!
Викарий, обрадованный, что нависшую над ним угрозу пронесло, осмелел:
— Мой приход отнюдь не заброшен. Я пекусь о нем, отдаю ему все свои силы. Окажите нам большую честь, господин Венсан, сегодня вечером почтить своим присутствием службу по случаю праздника тела господня. Вот увидите, храм будет полон. Пуатье был спасен от ереси благодаря религиозному рвению своих священников. Не то что Ниор, Шательро и…
Венсан де Поль мрачно взглянул на викария.
— Именно пороки священников и породили ересь, — сурово воскликнул он.
Он встал и, взяв за плечи Анжелику и пажа, вывел их из церкви. Несмотря на преклонный возраст и согбенную фигуру, он был еще крепок и быстр в движениях.
Вечерние сумерки окутывали площадь, и бледные лучи заходящего зимнего солнца словно оживили каменные розетки собора.
— Овечки мои, — сказал господин Венсан, — малые дети всеблагого господа, вы намеревались сорвать недозревший плод любви. Вот почему вы лишь набили себе оскомину, и грусть наполнила ваши сердца. Дайте же дозреть на солнце жизни тому, чему испокон веков суждено расцветать. В поисках любви нельзя блуждать наугад, иначе можно никогда не найти ее. Нет более жесткого наказания за нетерпение и малодушие, как быть обреченным всю свою жизнь вкушать лишь горькие и безвкусные плоды! А теперь ступайте. У каждого из вас своя дорога. Ты, мальчик, возвращайся к своим обязанностям и выполняй их добросовестно, а ты, девочка, — к своим монахиням и к занятиям. А когда встанет новый день, не забудьте помолиться богу, нашему всеобщему отцу.
Он отпустил их и взглядом провожал их изящные фигурки, пока они не расстались на углу площади.
До самых ворот монастыря Анжелика ни разу не обернулась. Великое умиротворение снизошло на ее душу. Она до сих пор чувствовала на своем плече тепло старческой ладони.
«Господин Венсан, — думала она. — Неужели это тот самый великий господин Венсан? Тот, кого маркиз дю Плесси называет совестью королевства? Тот, кто заставляет богатых прислуживать бедным? Тот, кто ежедневно видится наедине с королевой и королем? Какой же он простой и добрый!»
Прежде чем поднять молоточек у двери, она бросила последний взгляд на погружавшийся во мрак город. «Господин Венсан, — прошептала она, — благословите меня!»
Затем, как она скрывается за воротами монастыря, внимательно наблюдали двое мужчин, от которых Анжелика и паж сбежали на площадь.
— Сообщи хозяину, что с маленькой феей все хорошо, — приказал один другому.
Второй молча кивнул, и вскочив на лошадь, которую держал под уздцы, ускакал в ночь.
Тучи сгущаются…
Анжелика безропотно понесла наказание за свой побег. С этого дня поведение юной дикарки изменилось. Она усердно занималась, стала более общительна. Казалось, наконец она смирилась с суровой монастырской жизнью.
В сентябре ее сестра Ортанс покинула монастырь. Дальняя родственница из Ниора пригласила ее к себе якобы в компаньонки. В действительности же эта самая родственница, принадлежавшая к мелкой знати, некогда вышла замуж за магистрата, человека богатого, но весьма сомнительного происхождения, и теперь мечтала, чтобы ее сын, женившись на знатной девушке, присовокупил бы к своему богатству немного аристократического блеска. Отец только что купил своему сыну должность королевского прокурора в Париже и хотел бы, чтобы тот чувствовал себя равным среди родовитых дворян. Таким образом, брак был неожиданной удачей для обеих сторон. Свадьбу сыграли незамедлительно.
Так Анжелика осталась единственной де Сансе в стенах монастыря. Подруг как таковых у нее не было. Да, она послушно выполняла все, что требовали от нее монахини, убиралась и молилась с остальными воспитанницами, но дружеских отношений ни с кем не завязывала. Только одна девочка привлекла её внимание. Анн-Клер де Лузьян тринадцати лет, не имеющая ни отца, ни матери, привезенная в монастырь поздно вечером, почти ночью.
В тот вечер лил дождь, и дрожащая, в промокшем насквозь платье, она в сопровождении монахини вошла в комнату, где спали девочки. Неяркий свет от свечи, которым они освещали себе путь, прыгал по стенам и будил воспитанниц, попадая им на лица.
— Вы будете спать тут, — сказала монахиня, указывая на постель рядом с кроватью Анжелики.
— Спасибо, — тихо проговорила она, присев на краешек постели.
Монахиня поставила свечу на прикроватный столик:
— Переодевайтесь и ложитесь спать, — проговорила женщина и покинула комнату.
Новая воспитанница ничего не ответила: так и осталась сидеть неподвижно, наблюдая за мерцающим язычком пламени. На личике, словно маска, застыло выражение печали, а щеки были мокрыми не только от дождя. Анжелика, проснувшаяся от шума и неяркого света, молча наблюдала за ней. Проходили минуты — пять, десять, — а девочка все не двигалась.
— С Вами все в порядке? — негромко спросила Анжелика.
Девочка вздрогнула и посмотрела на нее:
— Да. Простите. Я Вас разбудила?
— Ничего страшного, — улыбнулась Анжелика и села на кровати, обхватив колени руками. — Меня зовут Анжелика де Сансе. А Вас?
— Анн — Клер де Лузьян, можно просто Анн-Клер.
— Хорошо, тогда и ты можешь звать меня просто Анжеликой. Давай я помогу тебе переодеться? — она проворно выбралась из постели, помогла девочке снять промокшее платье и надеть ночную сорочку.
— Спасибо, — смущенно проговорила та, ложась в кровать.
— Не за что, — Анжелика укрыла новую знакомую одеялом и вернулась к себе. — Не волнуйся, все будет хорошо. Когда я с сестрами только приехала сюда, моя младшая сестренка тоже всего боялась и просилась домой, но позже привыкла.
— А где она теперь?
