Разумеется, без подписи. Тактично, по-джентльменски: Роланд, которого она знала, а не Роланд с известной репутацией. Роланд, которому она доверяла.
Ее Роланд.
Она снова прочитала записку, провела пальцами по черным буквам, поднесла бумагу к носу и вдохнула простой, ничем не прикрашенный запах бумаги и чернил. Сложила записку, сунула обратно в карман и вытащила часы.
Еще и девяти нет.
Она бесшумно подошла к кроватке и опустилась на колени рядом со спящим сыном. Его волосы темными кудряшками разметались по лбу; она накручивала их на палец и снова раскручивала, наслаждаясь ощущением шелковистости, приятным, сильным, нерушимым. Снизу, через деревянный пол, до нее доносились звуки из общего зала: приглушенный топот, смех, гул голосов. Люди общаются. Жизнь продолжается.
Она встала, взяла с прикроватного столика книгу и снова устроилась в желчно-зеленом английском кресле. На коленях тикали часы.
Будучи по природе своей человеком азартным, Роланд сам с собой побился об заклад, поставив четыре против одного, что Лилибет придет в одиннадцать тридцать. Неравные шансы его не волновали, он слишком часто сталкивался с ними. Он поставил фонарь на деревянную полку и, скрестив руки, прислонился к стене конюшни, пытаясь расслышать шаги сквозь шум дождя, слабо барабанившего по крыше. Его обволакивали теплые, знакомые запахи конюшни: лошадей и кожи, зерна и навоза, – они смешивались и успокаивали. Запахи его детства, того, настоящего Роланда, который все еще существовал где-то там, под всеми оболочками легкомысленной маски.
Разумеется, Лилибет слышала все сплетни. Немалую часть энергии, вкладываемой им в эту роль, он черпал из гневного понимания того, что какая-нибудь лондонская графиня-сплетница расскажет ей об его очередном нелепом поступке, его свеженьком безрассудстве. Она слышала о его актрисульках, о его проделках и понимала, что он не тратит время впустую на сожаления о ее голубых глазах и звенящем смехе. О сияющей Лилибет, которую он когда-то обожал.
И как сильно обожал. Он до сих пор легко мог мысленно представить ее в тот первый миг на приеме у леди Как-ее-там. Разумеется, он знакомился с дебютантками без числа; все они были очаровательны и все такое, смеялись, как птички в сладком весеннем воздухе. Но Элизабет Харвуд мгновенно выделилась среди них. Не только красотой, хотя та сама по себе была бесконечна, безупречна, чудо красок, свежести и симметрии. Нет, было что-то в веселом, слегка застенчивом взгляде ее глаз, в царственной осанке, в том достоинстве, с каким она смотрела на происходящее. Было что-то в ней самой, что-то другое, благородное, сдержанное и непочтительное одновременно. Что-то земное и страстное, спрятанное глубоко внутри. И он настоял, чтобы его представили, увлек ее в заросшую аллею и через пять минут понял, что не может без нее жить.
Роланд ухаживал за ней как полагается. Он намеревался дождаться конца лета и только тогда объясниться, чтобы доказать, насколько серьезны его намерения. В конце августа он вернулся домой из экспедиции в Норвегию, разгоряченный успехом, и отправился прямиком в клуб на поздний ужин, а на следующий же день он собирался как можно раньше объявиться у ее двери с букетом в руках. И только приступил к каплуну и бургундскому, как сэр Эндрю Гринтри, этот осел, этот глумящийся хорек, шлепнулся на стул напротив. «Слушайте, Роланд, а вы неплохо отнеслись к новости». И Роланд тупо спросил: «К какой новости?» – «Ну как же? Что девица Харвуд обручилась с Сомертоном, ха-ха! Говорят, свадьба будет на Рождество».
Он едва не оторвал Гринтри голову.
И едва не оторвал свою.
А теперь? Он все еще злится на нее? Что, собственно, заставило его написать ту записку? Что он собирается ей сказать, если она придет? Что вообще можно сказать после всех этих лет?
Роланд наклонился, вытащил из тюка сена соломинку и покрутил между пальцами. Керосиновая лампа горела ровным золотистым светом, освещая пустой угол, где он стоял, укрытые одеялами механизмы Бёрка в соседнем стойле, слабые очертания лошадиных денников дальше по ряду. Роланд вытащил из кармана часы и поднес их к свету. Мягкое щелканье колесиков и шестеренок отсчитывало в тишине секунды.
Без четверти двенадцать.
Краем глаза он уловил какое-то движение. Роланд выпрямился. В ушах быстро и сильно заколотился пульс. Следовало бы окликнуть – вряд ли тут ему угрожает какая-то опасность, – но шесть лет тренировок и практики заставили его придержать язык за зубами.
Небольшая темная тень пересекла дверной проем и направилась к свету фонаря.
– Роланд? – прошептала она, и у него перехватило дыхание. – Это вы?
Он шагнул вперед.
– Да, я здесь.
Лилибет шла к нему грациозными шагами, не проявляя ни капли робости, словно пересекала собственную гостиную, чтобы поприветствовать утреннего визитера, а не шагала по проходу итальянской конюшни навстречу человеку, бывшему когда-то ее пылким поклонником. На полях ее шляпки блестели капли дождя, скатывались вниз, и она стряхивала их, слегка тряхнув головой.
– Мне даже в голову не пришло взять с собой зонтик, – сказала она, остановившись в нескольких футах от него. – Никто не думает о дождях в Италии.
– Нет, – сказал он. Во рту пересохло. Из головы вылетели все мысли, кроме одной: Лилибет. Здесь, перед ним. Живая, настоящая и бесконечно желанная.
Она протянула ему руку.
– Как поживаете, лорд Роланд? Там, на крыльце, вы застали меня врасплох. Надеюсь, я не показалась вам недружелюбной. На самом деле я очень рада видеть вас после стольких лет.
Ее голос звучал прямо у него в ушах, искренний и дружелюбный. Он коротко пожал ее руку.
– Да, конечно. Я тоже очень рад. Я… мне очень жаль, что… полагаю, можно было подыскать другое место для нашей встречи. Что-то более подходящее.
– О нет. – Ее розовые губки изогнулись вверх; он плохо видел ее глаза из-под полей шляпки. – Это чудесно. Приличным молодым матронам редко выпадает возможность устроить тайное свидание в итальянских конюшнях. Я долгие годы буду об этом вспоминать.
Он сглотнул. Фонарь отбрасывал отсвет на ее щеку, блестевшую от дождевых капель. Роланд различал и бледную шею под воротником ее пальто.
– Честно говоря, я не думал, что вы придете, – признался он.
Лилибет подергала свои перчатки.
– Конечно, я пришла, – понизила она голос. – Конечно, пришла. Ведь мы расстались друзьями, разве нет? Надеюсь… я всегда желала вам только хорошего. И молилась о вашем счастье.
