— Что-то я на старости лет стал плохо слышать, — сказал Рэннальф. — Я вообще не слышал твоего последнего высказывания. Никогда не поверю в это без доказательств! Меня больше интересует, почему ты все это говоришь именно сейчас.
— Разве у меня была возможность рассказать об этом раньше? Или я был плохим другом все эти годы? Что странного, если я предупреждаю тебя, когда вижу опасность?
— Так чего же мне нужно бояться? — рассмеялся Рэннальф. — Даже Юстас не осмелится сунуться в мои владения. Мои вассалы знают меня сто лет!
— Я никогда раньше не считал тебя дураком, а сейчас вижу, что ошибался. Ладно, ладно, не хмурься. Я пошутил. — Он поспешил поправиться, когда увидел, что брови Рэннальфа поползли к переносице. — Нет, конечно, к вассалам Слиффорда он не сунется, но как будет с вассалами Соука? Ты внезапно вдвойне разбогател и получил людей, которые пока не очень преданы тебе. Разве это не привлечет внимания жадного человека, тем более что он имеет на тебя зуб? От Стефана я не жду никакого вреда, но Юстас ненавидит тебя, Рэннальф. На твоем месте я бы прислушался к тому, что говорит Херефорд, и говорит он вовсе не об Анжуйце.
— 0-хо! Маленький смутьян, не так ли? А я думал, что ты слишком стар, чтобы, клюнуть на запах тухлой рыбы.
— А что, если рыба не совсем тухлая? У него горячая голова, но он честен. Я ни разу не поймал его на лжи, и тебе следует послушать его, а потом судить о его словах.
— Все я слушаю, но… — Вспышка света привлекла взгляд Рэннальфа, и он обратил внимание на двоих щеголей, ухажеров фрейлин королевы. Они неожиданно оказались очень близко. — Но ты отвлекся от игры. Обычно тебя не так легко поймать. Твоему королю — шах, — победным тоном завершил он фразу, оборванную на полуслове.
Лестер уловил изменения в голосе друга, но не обернулся, а посмотрел на доску и быстро переставил коня.
— Мой человек стоит рядом, — прошептал он многозначительно, — а тылы защищает благосклонная церковь.
Рэннальф нахмурился. Он терпеть не мог иносказательных выражений. Лестер хотел что-то сказать, но говорить открыто они не могли, так же, как не могли резко оборвать игру, не дав пищи для размышлений молчаливым зрителям. Рэннальф видел, как слон Лестера направился к клетке, на которую он только что передвинул коня, защищая его от ладьи Рэннальфа.
— Однако также верно, что церковь Англии благословила Генриха Анжуйского в его борьбе за трон.
— Я бы не ставил свою главную башню под угрозу так легкомысленно, — продолжил Лестер, намекая на часто применяемое название ладьи — замок.
То, что Лестер пытался сказать ему, было небезопасно. Рэннальф передвинул пешку так, чтобы королева защищала клетку, на которой стоял конь. — Но, когда мужчины выступают, — сказал он твердо, — королева стоит на страже. Лучше всего играть во все игры не спеша и следуя правилам.
* * *
Обычно Стефан Блуасский был чрезвычайно медлителен в решении любых вопросов, но тяжелые сражения в прошлом году пробудили в нем невиданную доселе деятельность. Следствием того, что кровь в его жилах побежала быстрее, было то, что уже на следующий день после того, как Мод объявила, что Рэннальф передумал и решил сочетаться браком с наследницей Соука, он потребовал к себе писцов и стал диктовать письма, в которых вассалам Соука давали знать об их новом хозяине. Он только завершил хвалебное введение, как Юстас, который пристально и угрюмо смотрел на огонь в камине — занятие, которому он в последнее время предавался довольно часто, — поднял голову.
— Кому ты пишешь, отец?
— Вассалам Соука.
— Зачем?
— Чтобы объявить им о назначении нового графа через месяц. Я приглашаю тех, кто может приехать ко двору для принесения присяги. Тем, кто приехать не сможет, приказываю встретить лорда Рэннальфа со всем почтением и верно служить ему.
Юстас нахмурился, его красивое лицо исказилось гримасой. На первый взгляд он был очень похож на своего отца — такой же высокий, белокурый, крепкого сложения, но при ближайшем рассмотрении черты его лица оказывались куда менее располагающими. Подбородок был тяжелее, тонкогубый рот плотно сжат. Еще больше различий было в верхней части лица. У Стефана был большой лоб, и залысины только увеличивали его, что выдавало благородное происхождение, а милостивое выражение его больших, навыкате глаз подчеркивало это благородство. В целом Стефан казался тем, кем и был на самом деле, — добрым и благородным человеком с самыми лучшими намерениями.
Невзирая на внешнюю похожесть, Юстас не производил такого впечатления. Возможно, виной тому была копна белокурых жестких курчавых волос, которые, беспорядочными прядями спадая на широкий лоб, делали его отталкивающе низким. Было еще что-то в глазах, что выдавало коварство, — какой-то отблеск жадного огня. Когда на его губах отсутствовала заученная, но обманчивая улыбка, выражение лица Юстаса говорило о том, что его обуревают опасные страсти.
— Разве недостаточно, — проворчал юноша, — что ты сделал ему такое предложение? Пусть сам разбирается с вассалами. Или он заслужил твое расположение дерзким и непочтительным поведением?
Стефан добродушно улыбнулся.
— Если бы Рэннальф Тефли сказал хоть одно почтительное слово, я бы тут же прислал к нему лучшего лекаря, считая его смертельно больным. — Он посерьезнел, и тревожная морщинка омрачила его чело. — Сын мой, он достоин любой моей милости, любого подарка, потому что сберег тебя для меня.
— Сберег меня! — выдохнул Юстас, стараясь не закричать. — Он опозорил меня! Все слышали, как я говорил, что возьму Девайзес или умру. Он лишил и тебя уважения. Если бы не его грубое вмешательство, я бы захватил Анжуйца после выхода из Йорка или заманил бы его в ловушку в Дарслей. Он советовал быть осмотрительным, медлил и был настолько осторожен, что мы дотянули до того, что упустили победу. Говорю тебе, он предатель и его осторожность и медлительность послужили на благо Генриху.
— Дитя мое, я понимаю твое горькое разочарование. Но в том, что ты не взял Генриха, нет ни твоей, ни его вины. Такое случается на войне, и даже не раз. Пойми, Юстас, мое мнение основано не только на словах Рэннальфа, хотя я доверяю ему бесконечно. Все, кто находился тогда рядом с тобой, согласны, что у него не было другого выхода.
— Все трусы!
— Нет, Юстас, это не так. Они храбрецы, и Рэннальф особенно. Если помнишь, я сражался и с ним, и против него. Умоляю, попридержи язык. Подумай, как устойчиво сейчас наше положение. В стране мир. Херефорд и Честер заседают в совете…
— Чтобы поднять восстание!
Безысходная грусть появилась в глазах Стефана, но он улыбнулся вновь.
