и он заметил, что к щекам ее медленно приливает краска.
– Может, мне прийти к вам один раз и потом сразу домой? – вдруг отважно проговорила она тихим голосом, но очень четко.
Молодой человек густо, до самых волос залился румянцем:
– Дорогая моя, любимая! – воскликнул он, не порываясь к ней приблизиться. Казалось, он держит свое сердце в руках, как держат полную до краев чашу – одно движение, и чашу можно расплескать.
Потом до него дошел смысл конечных слов фразы:
– Сразу домой? Что вы хотите этим сказать?
– Домой к мужу.
– И вы ожидаете, что я на это соглашусь?
Она подняла на него взгляд, полный мучительной тревоги:
– Что ж еще нам делать? Я не могу оставаться здесь и лгать людям, которые были ко мне так добры.
– Так вот поэтому я и прошу вас уехать!
– И разрушить жизнь тех, кто помог мне восстановить мою собственную?
Арчер, вскочив, глядел на нее, сидящую, и не мог найти слов от отчаяния. Было бы так легко сказать ей: «Да, да, придите ко мне один-единственный раз». Он знал, сколько силы придал бы ему такой ее приход. Если бы только она согласилась, ему не составило бы труда уговорить ее не возвращаться к мужу. Но что-то не давало этим словам сорваться с языка. Какая-то беспредельная честность этой женщины делала немыслимой всякую попытку заманить ее в столь банальную ловушку. «Если я позволю ей прийти, – сказал он себе, – я буду вынужден позволить ей и уйти опять». А такое и представить было невозможно.
Но он увидел тень от ресниц на ее мокрой щеке и заколебался.
– В конце концов, – вновь начал он, – у обоих нас есть собственная жизнь… К чему пробовать то, что невозможно. Вы так лишены предрассудков во многих вопросах, так привыкли, как сами признались, глядеть в глаза Горгоне, что я просто понять не могу, почему вы боитесь открыто и прямо взглянуть на наш вопрос и увидеть его в реальном свете, хотя, конечно, если вы считаете, что он того не стоит и незачем ради него идти на жертвы…
Она тоже встала, на секунду нахмурилась, поджала губы.
– Называйте это как хотите, а мне пора, – сказала она, приближая к глазам маленькие часики на цепочке.
Она повернулась, чтобы уйти, и он кинулся к ней и схватил за запястье.
– Ну тогда: придите ко мне один раз! – сказал он. Голова его шла кругом от одной мысли, что он ее теряет, и секунду-другую оба глядели друг на друга взглядом чуть ли не враждебным.
– Когда? – настойчиво спросил он. – Завтра?
Она замялась:
– Послезавтра.
– Дорогая моя, любимая! – повторил он.
Он выпустил ее руку, но какую-то секунду они продолжали пристально глядеть друг на друга, и он увидел, что ее лицо, ставшее очень бледным, озарено глубоким внутренним сиянием. Сердце у него билось в благоговении: он чувствовал, что никогда дотоле ему не случалось видеть столь явных проявлений любви.
– Ой, так я опоздаю – до свидания. Нет, дальше не идите за мной! – крикнула она, удаляясь по длинному залу так торопливо, словно отраженное в его глазах сияние ее испугало. Уже у двери она на мгновение обернулась, чтобы коротко помахать ему рукой.
Оставшись в одиночестве, Арчер пошел домой. Когда он входил туда, уже темнело, и в знакомые вещи в холле он вглядывался так, словно смотрел на них из могильной ямы.
Горничная внизу, заслышав его шаги, бросилась вверх по лестнице, чтобы включить газовый свет на верхней площадке.
– Миссис Арчер у себя?
– Нет, сэр, миссис Арчер после ланча уехала в карете и не возвращалась.
С чувством облегчения он вошел в библиотеку и бросился в кресло.
Появившаяся следом за ним горничная принесла настольную рабочую лампу и пошевелила угли в затухавшем камине. Когда она ушла, он продолжал сидеть неподвижно, сложив руки на коленях и уткнув подбородок в сцепленные кисти.
Он сидел так рассеянно, бездумно, забыв о времени, в каком-то глубоком и сумрачном изумлении, когда жизнь, вместо того чтоб лететь, вдруг словно замирает.
«Значит, так тому и следовало быть… так и следовало…» – мысленно твердил он, как будто его, беспомощного, схватила и сжала в своих тисках рука судьбы. Все это так отличалось от того, о чем он мечтал, что его сковал какой-то мертвенный холод.
Открылась дверь, и вошла Мэй.
– Я ужасно опоздала, ты не волновался обо мне? – спросила она, тронув его плечо одним из характерных своих нежных жестов.
Он изумленно поднял глаза:
– А разве поздно?
– Больше семи. Ты, наверно, вздремнул! – Она засмеялась и, вытянув шпильки, бросила на диван свою бархатную шляпку. Она казалась бледнее обычного, но вся искрилась каким-то странным оживлением.
– Я поехала навестить бабушку, а когда уже уходила, то с прогулки вернулась Эллен, так что я осталась, и мы с ней долго-долго разговаривали. Давно мы так хорошо с ней не говорили!
Она плюхнулась в привычное свое кресло напротив него, пальцами поправила смятую прическу. Он подумал, что она ждет каких-то слов от него.
– Да, мы очень хорошо поговорили с ней, – продолжала она, и как ему показалось, с не слишком естественной убежденностью. – Она была такая лапочка – совсем как прежняя Эллен. Боюсь, что я в последнее время была недостаточно к ней справедлива. Иногда мне приходило в голову…
Арчер поднялся и встал, прислонившись к каминной полке так, чтобы кружок света от лампы не касался его.
– Да? Тебе приходило в голову?.. – повторил он, так как она замолчала.
– Ну, может быть, я неверно ее воспринимаю, судила о ней несправедливо. Она такая непохожая, другая – по крайней мере внешне. Знается с такими странными людьми, вроде как нарочно, с вызовом, чтобы выделиться. По-моему, этому ее прошлая жизнь научила, европейское общество – такое бойкое, дерзкое… Несомненно, все мы здесь ей кажемся невыносимо скучными. Но судить о ней несправедливо я не хочу.
И она опять замолчала, слегка задохнувшись от столь непривычного ей длинного монолога, сидела вся красная, чуть приоткрыв рот.
Глядя на нее, Арчер вспомнил, как полыхало огнем ее лицо тогда, в Сент-Огастине, в саду Испанской миссии. Он различал в ней то же смутное усилие, тот же порыв к чему-то, выходящему за рамки доступного ей видения.
«Она ненавидит Эллен, – подумал он, – и пытается побороть в себе это чувство, и хочет, чтоб я помог ей в этом».
Мысль эта так его растрогала, что на секунду ему захотелось прервать молчание и сдаться на ее милость.
– Ведь ты же понимаешь, – продолжала она, – чем она иногда так раздражает родных. Все мы поначалу так старались делать для нее все, что только в наших силах, а она словно не замечала этого. А вдобавок эта идея отправиться к миссис Бофорт, да еще в бабушкиной карете! Боюсь, что Бофортов она этим совершенно от себя отвратит.
– Ах, – только и вымолвил Арчер, издав нетерпеливый
