– Спасибо, гэздэрица [59], спасибо вам всем. Разрешите, ромалэ, еще раз лошадей глянуть? Чистое золото, видит бог!
Цыгане понимающе заулыбались, и седоусый старик кивком разрешил парням покинуть стол. Илья и Митро поднялись. К счастью, никто не пошел за ними.
– Ну, что ты? – нетерпеливо спросил Митро, когда они оказались за шатрами.
Там почти никого не было – лишь носились дети да храпела под кустом, забыв вынуть трубку изо рта, приглядывающая за конями старуха. Илья подошел к огромному вороному жеребцу, неспешно огладил его, не обращая внимания на злой визг и фырканье, раздвинул коню челюсти. Пристально всматриваясь в зубы, сказал:
– Вот что, морэ. Мы ее украдем.
– Как это? – растерянно переспросил Митро.
– А очень просто. Не цыган, что ли? Хотя тебе-то откуда… Не слыхал, как это в таборе делается?
– Ну, слыхал… А… а если догонят?
– Плохо будет, если догонят, – усмехнулся Илья. – Ну, если хочешь, сам не езди. Я для тебя это сделаю.
– Один?
– Зачем? Конаковых возьму. Только смотри, лошадей нужно самых лучших, чтобы от погони ушли. Тройку нельзя, верхом все равно догонят. Вот если дашь мне своего Зверя да ту караковую в придачу, Змейку, – вот тогда…
– Зверя не дам, – машинально сказал Митро. – У него забег в субботу.
– Ну, знаешь!.. – возмутился Илья, но тут Митро пришел в себя и замахал руками:
– Да нет, Смоляко, я сам с тобой пойду! И разговору нет! Что она подумает, если вы ее для меня без меня красть будете?! Я сам!
– Ну, смотри, – неохотно сказал Илья. – Тогда пошли, время терять нельзя.
– Куда – пошли?
– Илонку эту упредить надо. Я к ней Варьку пошлю.
Варька неожиданно встала на дыбы:
– Илья, ты с ума сошел! Девка просватана, жених есть, летом замуж идти! Хочешь, чтобы переубивали вас? Посмотри, какие у них кони! Догонят, как бог свят, догонят! Дмитрий Трофимыч, ну что ты, ей-богу, в голову забрал? К чему тебе она? Глупая, таборная… Будет по базарам гадать бегать, тебя позорить!
Митро сердито молчал. Но пришедшая вместе с Варькой Настя заспорила:
– А мне она тоже нравится. Какая красивая! Глаза, волосы… Цыганки говорят – пляшет хорошо. Еще и в хор ее пристроим. Только… как же красть? Может, по-хорошему договориться можно? Засватать? Ну да, есть жених… Но наш род богаче, известнее! Может, отдадут родители? Яков Васильич и заплатит за нее…
– Не отдадут, – авторитетно сказал Илья. – Котляре чужих цыган не очень любят, между собой все больше стараются родниться. Ладно, Варька, хватит вопить. Ступай к этой Илонке.
Варька свирепо взглянула на брата и широкими шагами пошла к кучке девушек, смеющихся и брызгающихся водой у зеленого озерца. Митро искоса следил за тем, как Варька отзывает в сторону Илонку, как они садятся вдвоем возле зарослей ракиты и шепчутся, тесно прижавшись друг к другу.
– Да не мучайся ты, – полусердито сказала Настя, садясь рядом с братом. – Все получится. Видела я, как она на тебя смотрела. Она сама влюбилась насмерть. Главное – чтобы дело получилось. – Она взглянула на Илью. Тот не нашелся что сказать, пожал плечами. К счастью, в эту минуту прибежала Варька.
– Митро! Дмитрий Трофимыч! Согласна она! Согласилась убежать!
– Ну, слава богу, – облегченно сказала Настя. – Как теперь будем?
– Вот что… – решительно сказал Илья. – Сейчас собираемся и уходим. Стемнеет скоро, нам в хор надо. Отпоем вечер, а потом – берем лошадей, Конаковых Ефима и Ваньку и – сюда. Как раз самый волчий час будет, перед рассветом. Ты, Варька, беги опять к ней, упреди, чтобы из шатра вылезла да до дороги дошла. Мы ее там, в кустах, ждать будем. Нам к табору подходить нельзя, собаки всполошатся. Посадим ее на лошадь – и в Москву!
Его слушали молча, даже Митро не решался перебивать и только хмурил лоб да изредка кивал. Варька стояла насупленная, водила носком ботинка по пыли. Настя смотрела на Илью в упор, и он видел в ее глазах восхищение. И крылья росли у него за спиной от такого взгляда.
Ночь спустилась лунная, полная света, заливавшего дорогу и цыганские шатры. «Сияет, как таз, проклятая…» – беспокоился Илья, сидя в кустах и озабоченно поглядывая на луну, повисшую над полем. В траве верещали кузнечики, изредка сонно вскрикивала какая-то птица. Издалека, от затянутого туманом озерца, несся жалобный плач лягушек. Густые заросли кустов были влажными от росы, тяжелые капли с шелестом скользили по серебристым от луны листьям, падали на теплую землю. Остро пахло цветущей бузиной и молодым щавелем. Совсем низко над табором висели две звезды – голубая, лучистая и яркая, и бледно-желтая, болезненно мерцающая. Илья не сводил с них глаз. Рядом чуть слышно всхрапывали кони. Чуть поодаль в кустах сопели Конаковы, которым на все было плевать – лишь бы выспаться после ресторана. Возле лошадей сидел Митро. Он тоже молчал, но Илья, оглядываясь, видел ярко блестящие белки его глаз.
К выходу в ресторан они все-таки успели, но вечер провели, как на иголках. Митро волновался, пел не в лад, несколько раз сфальшивил в аккомпанементе, а на сердитый выговор Якова Васильевича невпопад ответил: «Ну и ладно». Цыгане удивленно посматривали на него, шепотом спрашивали у всеведущей Стешки: «Что такое с Арапо?» «Я почем знаю? – злилась та. – Влюбился, может?» Настя прыскала в угол шали, поглядывала на Варьку. А она бросала взгляд на брата, Илья, в свою очередь, косился на Митро. Весь вечер они вчетвером обменивались многозначительными взглядами, одни из всего хора зная, что происходит.
Для Ильи это был лишний повод посмотреть на Настю, и к концу вечера он совсем уж не отводил глаз от тоненькой фигурки в белом платье. Настя, казалось, не сердилась, хотя и опускала торопливо ресницы, вспыхивая румянцем, и поспешно отворачивалась к Стешке. А под конец Илья дождался даже от нее осторожной улыбки, которой не видел уже бог знает сколько месяцев. Ободренный ею, он вышел петь последнее за вечер – «Твои глаза бездонные». И неожиданно для самого себя пел так, словно завтра нужно было умирать. Хмельные гости умолкли за столами; молодой ротмистр Грачевский с шальными от вина глазами, в расстегнутой на груди рубахе замер, навалившись на стол, и Аленка Дмитриева, кряхтя, уже силилась высвободиться из-под его отяжелевшей руки.
В открытые окна ресторана, шевеля занавески, входила ночная свежесть, всплывал запах цветущих деревьев. Поднималась луна, ее свет мешался на полу с отблесками свечей. Чуть слышно всхлипывали две гитары. Илья стоял перед столами и, спиной чувствуя взгляд Насти, брал дыхание для последних слов:
Пусть эта глубь – безмолвная, пусть эта даль – туманная,
Сегодня нитью тонкою связала нас судьба.
Твои глаза бездонные, слова твои обманные
И эти песни звонкие свели меня с ума…
К счастью, гости не остались до утра. Пьяного, рыдающего ротмистра увели под руки друзья. Разошлись остальные посетители, и цыгане, зевая, собрались домой.
