Для гулянья было расчищено место возле Лондонского моста. Сразу же там появились палатки и киоски со всевозможными товарами, едой и напитками, а также качели, карусель, площадки для игры в кегли и танцев.
Все это было совершенно ново для глаз Рейвен, особенно игры «Красное и черное», «Колесо судьбы» и другие.
Келл тайно любовался ее разрумянившимся лицом, блестящими глазами — она была похожа на девочку, впервые в жизни попавшую на праздник.
— Ты скучаешь по своему острову? — спросил он.
Она взглянула на него с недоумением, не сразу поняв, о чем он говорит.
— Иногда скучаю, — ответила она потом. — Больше всего по теплу и голубому небу. Но мамы там нет, а без нее…
— И все же хотела бы когда-нибудь вернуться?
— Возможно… Англия, по правде говоря, не кажется мне моим настоящим домом. А для вас?
— Пожалуй, нет, — сказал он после некоторого раздумья и добавил: — Я бы ни одно место не назвал своим домом.
— Даже Ирландию?
— Да. Правда, мои счастливые детские воспоминания все-таки связаны с ней, однако со смертью матери… — Он, не договорив фразу, умолк. — Когда я вернулся туда уже юношей, — заговорил он вновь, — все волшебство этих мест для меня исчезло. Слишком тяжко мне там пришлось. А то, что я наполовину англичанин, добавляло мне неприятностей. Как здесь, в Лондоне, моя ирландская половинка.
— А побывать на островах Карибского моря вам никогда не хотелось? — вдруг спросила она.
Келл улыбнулся прозвучавшему по-детски вопросу.
— Наверное, хотелось. Погреться на солнце, поваляться на теплом песке…
Когда они возвратились домой, Рейвен предложила выпить вместе чаю, чтобы согреться после страшного для нее мороза.
Они сидели в гостиной и продолжали легкую, непринужденную беседу, что так редко случалось с ними. В середине разговора Келл увидел вдруг рапиры, лежащие на боковом столике у стены, и с недоумением спросил, не знает ли она, как они сюда попали. На что Рейвен, покраснев, призналась, что взяла их для того, чтобы тренироваться самой.
— Надеюсь, вы не против?
— Нисколько, — заверил Келл. — Только с кем вы это делаете? С О'Малли?
— Немного. А еще Джереми Вулвертон обещал позаниматься со мной.
В глазах Келла мелькнула досада.
— Я бы тоже мог это сделать, — сказал он.
— О, я не хотела вас тревожить, Келл.
— Какие разговоры! Я только жду вашего приглашения, миледи. Может, начнем прямо сейчас?
Удивленная, Рейвен кивнула:
— Как мило с вашей стороны. Я еще не до конца согрелась даже после чая.
Не откладывая дела в долгий ящик, Келл снял куртку, жилет и остался в белой рубашке, красиво оттеняющей его смуглое лицо. Рейвен залюбовалась им.
Это, однако, не помешало ей по команде Келла взять одну из рапир с тупым наконечником и принять вызов: ответный удар, ответ с прямым уколом, с обманом, парирование… Только сегодня все шло у нее не так, как бы ей хотелось, как бывало во время предыдущих уроков. Да и сосредоточиться мыслями на ударах рапирой она не могла, поэтому совсем не удивилась и даже не огорчилась, когда рапира вылетела у нее из руки, а затупленный клинок противника коснулся шеи.
Келл улыбался. Конец его рапиры дразняще скользил вниз по ее телу, легко касаясь груди, живота… В его глазах был призыв.
Внезапно он отбросил рапиру и, схватив Рейвен за плечи, тесно прижал ее к своему разгоряченному, исполненному желания телу. Его поцелуй был, как всегда, настойчив, и противостоять ему было немыслимо.
Видит Бог, она не хотела сейчас близости, не помышляла о ней, но что было делать, если ее плоть не повинуется разуму, а лишь тому, что она прочитала в его глазах, ощутила в его возбужденном теле.
Он рванул высокий воротник ее платья, отлетели пуговицы, но сейчас было не до них. Она и не думала протестовать. И вот она лежит на полу, на толстом, мягком ковре, прижатая к нему распростертым на ней телом. Она знала, что может еще остановить его, достаточно будет одного слова, но не сказала его. Потому что не могла и не хотела.
Он овладел ею с неистовой, яростной силой, и она отвечала ему так же. Кульминация наступила быстро, но была могучей, оторвавшей их от земли и унесшей на какие-то мгновения в неведомые, блаженные дали.
Но вот они вернулись обратно. Еще не поднимаясь с пола, она вспомнила, что отдалась страсти, забыв даже о необходимости предохранить себя от возможных последствий. Как неразумно с ее стороны!
Но почему?.. Почему она забывает обо всем, отдаваясь страсти, перестает контролировать себя, позволяет Келлу погружать себя в чувственный хаос?..
Но когда он снова взглянул ей в глаза и голосом, еще не окрепшим после пережитой бури чувств, сказал, что придет сегодня ночью к ней в спальню, она согласно кивнула.
У нее не было сил отказать ему. И себе… себе тоже.
В эту ночь после очередных ласк, когда он лежал рядом с уснувшей Рейвен, ему впервые пришла в голову простая, но непривычная для него мысль: а если это любовь!
Если то, что он испытывает к ней — и днем, и ночью, и в доме, и на улице, и за столом, и в постели, — называется именно этим словом, любовь!..
Да, именно она переполняет его уже много недель, будоражит, удивляет своей необычностью, новизной. Ведь никогда раньше он не знал любви, не сталкивался с нею. И только теперь может честно признаться себе: «Я полюбил. Я люблю эту женщину, свернувшуюся калачиком рядом со мной на постели, и не представляю без нее дальнейшей жизни».
Вот она, здесь… Чтобы лишний раз убедиться, в этом, он слегка притронулся рукой к ее спине, бедру, лону… Почувствовал неостывший жар плоти.
Рейвен пошевелилась, но не проснулась. Он же, не в силах противостоять нахлынувшему вновь чувству, прижался к ней и соединил с жаром ее плоти свой жар. Она пробудилась со стоном, но то был стон удовлетворения, за которым последовали судорожные радостные телодвижения обеих сторон.
Снова лежа неподвижно рядом с ней, он дал себе клятву, что недалек тот день, когда они станут истинными мужем и женой. Он не отступит.
Февральские дни запомнились Рейвен не морозами и не наступившей вслед за ними оттепелью, когда уже можно было начинать утренние прогулки верхом. Они запомнились тем, что, начиная с ледовой ярмарки, Келл каждую ночь проводил с ней. Он стал чаще сопровождать ее, когда она наносила визиты знакомым, и даже приглашал в свой клуб, где отбоя не было от знатной публики.
Сама Рейвен пребывала в некоторой растерянности. Она осуждала свое поведение — то, что почти безоговорочно подчинилась Келлу, растворилась в его желаниях. Но ведь, в конце концов, она его жена. Это доставляет и ей наслаждение, а что касается полного подчинения, то это еще как посмотреть: можно вполне посчитать, что это он растворился в ней — не в состоянии разлучиться с ней ни на одну ночь. Даже в другое время суток оказывает ей внимание, чего не бывало раньше.
