Мечты о грядущем, которого у них нет… И о детях, которые никогда не родятся.
— Если я останусь, мне не прожить так долго, чтобы выносить твоего сына, — в безысходном отчаянии выдохнула она. — Через пять дней будет затмение, и мне придется…
— Придется отправиться в твое время, — чеканя каждое слово, произнес он. Он привлек ее к себе и погладил по волосам. — Придется оставить меня здесь, чтобы ваши лекари помогли тебе выздороветь. Но потом ты должна вернуться сюда!
Его неожиданное требование привело Селину в полное замешательство. Все ее мысли были направлены только на возвращение в двадцатый век, и ей даже в голову не приходила возможность снова оказаться здесь. Вернуться. Да, она вернется!
Когда ей сделают операцию, когда извлекут этот злосчастный осколок, ничто не удержит ее в двадцатом веке. И никто. Она вернется, чтобы разделить с ним жизнь и любовь, чтобы родить ему детей. Она тут же представила, как счастливо потечет время рядом с Гастоном. Не дни или недели — годы! В сладком предвкушении быстро застучало сердце.
— Да! Да, я могла бы вернуться. И взяла бы с собой сюда еще кучу замечательных вещей. Я…
Увы, радостные грезы быстро померкли перед грубой реальностью.
Вопросы, вопросы… Спасаясь от них, Селина закрыла глаза, но вернуть прежнее настроение уже не смогла.
Она ласково дотронулась до груди Гастона, почувствовав под ладонью мощные удары сердца. Страдая всей душой, она открыла глаза и взглянула на него.
— Гастон, я… я не уверена, что у меня получится. Ведь путешествия во времени не совсем научный факт. И я не знаю, что надо сделать, чтобы снова оказаться именно в этом году. Вдруг я промахнусь? Вдруг мне вообще не удастся перенестись в прошлое? Ты же не сможешь вечно дожидаться меня.
— Смогу, — еле слышно прошептал он, нежно касаясь пальцами ее щек, подбородка, век. — Буду ждать сколько нужно.
Его наивная уверенность растрогала Селину до слез. Она накрыла ладонями его ладони.
— Мы не должны забывать о худшем варианте — если я не смогу вернуться к тебе. Но даже если все удастся, риск слишком велик. Мы не можем играть с историей в «русскую рулетку».
— «Русскую» — что?
— Игра с судьбой. Игра со смертью. И именно этим мы занимаемся, рассчитывая, что я смогу снова оказаться здесь и ты женишься на мне, а не на леди Розалинде. В книге написано, что сына тебе родит леди Р., а не я. Кто поручится, что история не пойдет по-другому, если это будет наш с тобой сын?
Она хотела вырваться из его объятий, но он продолжал крепко держать ее за запястья.
— Я не женюсь на Розалинде.
— Но ты…
— Я никогда не женюсь на ней. Я не знаю, что со мной происходит, — я никогда не испытывал ничего подобного. Это чувство сильнее меня…
— Гастон, не говори так! Не сейчас, когда у нас совсем не осталось времени. Не мучай меня понапрасну. Ты должен остаться и жениться на Розалинде, а мне придется вернуться домой.
На последнем слове она запнулась. Только сейчас до нее дошло, что в двадцатом веке она никогда не почувствует себя дома.
Ее дом теперь здесь, с ним. С человеком, которого она любит.
Другое место в другом времени станет для нее холодным, мрачным склепом.
Лицо Гастона исказила гримаса отчаяния. Его пальцы сжались вокруг ее запястий, и он еще крепче привлек ее к себе:
— Я люблю тебя, Селина… — Его голос изменился до неузнаваемости. — Как никого никогда.
Селина опустила голову, уткнувшись ему в грудь, не в силах сдержать слез. Как долго она ждала, что он скажет ей эти слова, как мечтала услышать их!
— Но ведь нам не было написано на роду встретиться, — прошептала она. — Всю оставшуюся жизнь я буду вспоминать тебя, снова переживать каждый час, который мы были вместе. Мне будет безумно больно думать, как ты здесь в одиночестве ждешь меня. Эти мысли убьют меня быстрее, чем осколок пули в спине. Я хочу, чтобы ты жил той же страстной, полной жизнью, к которой привык…
— Моя жизнь никогда не будет той же, что прежде. — Он отпустил ее руки и обнял за плечи. — Никогда не будет той же, если в ней не будет тебя. Без тебя мне вообще не жить.
— Ты должен жить, — убеждала она, — должен найти счастье, должен бороться за него. Я хочу, чтобы ты был счастлив, имея сына, имея… семью. Я… — пробормотала она сквозь слезы, — я хочу, чтобы у тебя была любовь.
— Мне не нужна ничья любовь, кроме твоей. И я никого, кроме тебя, не полюблю.
— Гастон…
Не дав Селине договорить, он взял ее за подбородок, поднял лицо и накрыл губы поцелуем. У Селины перехватило дыхание, и она ответила тихим стоном. Она возвратила ему поцелуй и провела ладонями по густым курчавым волосам на его груди. Никогда ей не забыть волшебных слов, которым нет сил сопротивляться: «Я никого, кроме тебя, не полюблю».
Он любил ее. Воин-рыцарь, который каждой клеточкой противился самой мысли о любви, который страшился ее больше, чем смертельного удара мечом, любил ее! Он смеялся над этим словом, но теперь сам произнес его. С выступившими на глазах слезами…
Но даже теперь, когда она со страстью целовала его, грустные мысли продолжали мучить ее.
Через пять дней она уже не прикоснется ладонями к его груди, У нее отнимут эти поцелуи, вырвут из сердца любовь и страсть, уничтожат в душе сладкое желание всегда принадлежать этому человеку.
Кошмарные картины бесконечных лет в одиночестве проносились в ее мозгу. Холодные дни и еще более холодные ночи без ее Гастона. Жить лишь воспоминаниями о нем, об их любви, о маленькой толике счастья, украденного у судьбы?
Гастон будто прочитал ее мысли, потому что, не прерывая поцелуя, неожиданно схватил ее и опрокинул спиной на стол. Она вскрикнула, сопротивляясь, но все равно желая его. Они не могут… слишком опасно… От людей на улице их отделяет всего лишь тонкий слой материи. Их могут услышать! Или кто-нибудь случайно заглянет внутрь шатра. Тогда придется забыть о расторжении брака. Тогда этого не произойдет ни сейчас, ни через месяцы — никогда.
Его уже ничто не могло остановить. Он приник к ней. Сейчас они были одним телом: их дыхание слилось, сердца бились в унисон, и она принадлежала ему. Пусть идут часы, дни, недели — они будут одним целым и будут сопротивляться силе, готовой разорвать их объятия и разлучить навеки. Они бросят вызов времени, судьбе, смерти.
Селина чувствовала, как он возбужден, но боялась за его раны. Она хотела сказать ему, что в его положении лучше поберечь себя.
Но он ни на что не обращал внимания. Дотянувшись до свечи, он опрокинул ее, и, зашипев, она погасла на грязном полу. В темноте его пальцы рванули корсаж платья, и он прильнул губами к ее обнаженной груди.
Широко раскрытым ртом Селина ловила воздух, а внутри все замирало в сладком томлении. Объятия мощных рук Гастона гнали из ее сознания вопросы и сомнения. Она лишь знала, что сейчас они вдвоем — ее тело, жаждущее любви, и его тело, и они отправятся туда, где осуществятся все их мечты, исполнятся все их желания, где станут реальностью самые сокровенные фантазии. Она хотела этого. Она хотела принадлежать ему. Сейчас, завтра, всегда.
