Темпл прижал Лаванду к груди. Намек на то, что она может стать чьим-то обедом, ему совершенно не понравился.
— Нет. Я просто присматриваю за ней.
Уэст с любопытством взглянул на собеседника:
— Присматриваете… за ней.
— Да забудьте вы про эту чертову свинью! — заорал Темпл. — Значит, Мару вы не видели?
— Не видел.
— Но если вдруг…
Уэст вскинул брови.
— Заверяю вас, весь Лондон о ней узнает, если мне выпадет шанс побеседовать с этой женщиной.
Темпл опять нахмурился.
— Не вздумайте сделать из нее посмешище.
— Если по справедливости, то она ведь разрушила вашу жизнь. Возможно, она заслуживает того, чтобы стать посмешищем. Иллюстраторы уже работают над изложением событий, случившихся вчера ночью.
Темпл перегнулся через стол; он едва сдерживал ярость.
— Не вздумайте сделать из нее посмешище, вам ясно?
Уэст посмотрел на визитера долгим взглядом и кивнул:
— Да, ясно.
Герцог еще больше помрачнел.
— Что именно вам ясно?
— Что дама вам небезразлична.
Не каждый день Темпла укладывали на обе лопатки, да еще представители прессы.
— Разумеется, она мне небезразлична. Я намерен жениться на ней.
Уэст отмахнулся.
— Никто и гроша ломаного не даст за женитьбу. Бросьте в Лондоне камень — и попадете в несчастливо женатого. Суть в том, что эта девушка вам небезразлична.
Темпл смотрел на Лаванду, спавшую у него на руках. Единственное существо на свете, не раздражавшее его сейчас.
— О Боже! Несокрушимый, непобедимый Темпл рухнул! Побежден женщиной!
Герцог посмотрел газетчику прямо в глаза.
— Если она появится здесь, пришлите за мной. Немедленно. Вам ясно?
— И что, держать ее под замком, пока вы не придете?
— Да. Если понадобится.
Она сейчас одна на улицах Лондона, без средств к существованию. И он хочет, чтобы ей ничто не угрожало. Хочет, чтобы она была рядом с ним. И он не успокоится, пока не отыщет ее.
Темпл уже повернулся к двери, но тут хозяин кабинета проговорил:
— Я согласен, но при одном условии.
Темпл нахмурился. Разумеется, этого следовало ожидать. Мог бы сразу догадаться, что Уэст непременно откусит свой кусок. Он обернулся к газетчику и вопросительно взглянул на него.
— Объясните, почему это так важно. В конце концов, ваше доброе имя она уже восстановила. Свет знает, что она жива. Вчера в бальном зале я видел многих женщин, узнавших ее. Она стала старше, но все такая же красавица. И всем запомнились эти глаза…
При упоминании о глазах Мары Темпла охватила ярость. Не желал он, чтобы люди их замечали! Не хотел, чтобы о них думали! Ее глаза вовсе не для них, а только для него. Он, Темпл, — единственный, кто вглядывался в них и видел куда больше, чем просто странность. Он всматривался в эти глаза и видел настоящую Мару.
А Уэст продолжал:
— Почему вас волнует, останется она или уйдет?
Герцог снова посмотрел в глаза газетчику.
— Однажды женщина, которую вы любите, ускользнет от вас, и тогда я задам вам тот же самый вопрос.
Он вышел из кабинета, оставив Уэста обдумывать сказанное им.
Газетчик долго сидел и ждал, когда хлопнет входная дверь. Затем подошел к окну и стал наблюдать, как герцог-убийца садится в седло, берет с места в карьер и скачет к следующему пункту своего назначения в поисках любимой женщины.
Лишь когда топот копыт затих, он негромко сказал:
— Можете выходить.
Дверь в небольшую кладовку отворилась, и в кабинет вышла Мара. Щеки ее были залиты слезами.
— Он ушел?
— Он ищет вас.
Она кивнула, уставившись себе под ноги, чувствуя невыносимую печаль. И невыразимое желание. Он любит ее. Он сам это сказал. Приехал сюда, разыскивая ее, и признался в своей любви.
— Он вас найдет.
Мара подняла голову.
— Может, и нет.
Но едва эти слова сорвались с ее губ, она вспомнила обещание Темпла: «Если ты сбежишь, я тебя отыщу».
Уэст покачал головой:
— Он найдет вас, потому что не перестанет искать.
— Может, и перестанет, — отозвалась Мара, надеясь, что так и будет. Надеясь, что он решит: не стоит она таких сложностей. Надеясь, что он найдет себе другую женщину, достойную его.
Уэст усмехнулся:
— Думаете, мужчина так просто откажется от поисков той, которую любит?
Женщины, которую любит. Жаркие слезы снова обожгли глаза. Он ее любит!
— Вот этого я понять никак не могу, — в задумчивости пробормотал Уэст. — Вы ведь его любите.
Мара кивнула:
— Да, очень.
— Так в чем же проблема?
Она не выдержала и засмеялась сквозь слезы.
— В чем проблема? Да вся эта история — одна большая проблема. Я его погубила, я уничтожила все, что было ему дорого. В сущности, украла его жизнь. Он заслуживает жену-аристократку и идеальных детишек-наследников.
Уэст подпер ладонью подбородок.
— Похоже, все это его ни капли не волнует.
Мара вздохнула.
— Но меня-то волнует! И весь Лондон — тоже! Герцог Ламонт никогда не займет своего законного места в обществе, если свяжется с женщиной, ответственной за все черные метки на его репутации.
— Репутация?.. — Уэст презрительно фыркнул. — Поверьте, дорогая, любая репутация — это ничто. Все в жизни случайно и изменчиво.
Мара решительно покачала головой:
— Нет, вы ошибаетесь!
— Думаю, вы слишком долго не имели дел с обществом, — заметил Уэст. — Вы, наверное, забыли, что герцогам, хоть имеющим жен со скандальным прошлым, хоть нет, как можно быстрее прощают все. В конце концов, только они и могут производить на свет новых герцогов. Аристократия нуждается в них, чтобы цивилизация не рухнула.
Может, он и прав. Возможно, Темпл сумеет пережить скандал, который наверняка разразится после ее появления перед всем Лондоном. Но сможет ли он забыть все то, что она с ним сделала?
Мара снова вздохнула.
— Что ж, вы получили от меня все, чего хотели, не так ли, мистер Уэст?
Дункан Уэст отлично понимал, когда разговор следовало прекратить. Он утвердительно кивнул:
— Да.
— И вы не скажете ему, что я была здесь?
— Только после того, как напечатаю вашу историю.
— А когда это случится?..
Он сверился с календарем.
— Через три дня.
Сердце Мары болезненно сжалось. Три дня на то, чтобы покинуть Лондон. Уехать быстро, тайно и далеко. Она подарит ему свободу, а потом постарается забыть его. Ради их общего блага.
Мара вышла из редакции Уэста, закутавшись в плащ и натянув капюшон на лицо. И шагнула на улицу — в холодный сырой туман, укутавший Лондон. Она мгновенно замерзла и пожалела, что у нее нет более теплых сапожек и более теплого плаща. Она мечтала о более теплом климате и тосковала о Темпле — всегда таком теплом… О, ей так хотелось к нему…
