— Выходи сейчас же, Сарита, — взволнованно скомандовал Абул, раздумывая, уж не пойти ли ему за ней в воду.
Но она сама послушно вылезла на берег.
Он намылил ей руки, волосы и все тело, а потом снова подтолкнул к воде.
— Смой это быстрее!
Почуяв в его голосе тревогу, она тут же повиновалась ему.
— Сарита! — закричал Абул, потерявший ее из виду из-за того, что она полностью погрузилась в воду. И она снова поспешила на берег. Там он растер ее досуха полотенцем, вытер ей волосы, и только потом начал смазывать ее маслом и орудовать стригилем, очищая ее кожу от грязи, и чувствуя, что в тело возвращается жизнь, Сарита послушно поднимала руки, раздвигала ноги, словом, делала все, что он просил. А когда он закончил, она глубоко вздохнула, как бы вбирая в себя вновь обретенную свежесть.
— А теперь я буду спать, — и она свернулась калачиком на мягком травяном бережке.
Абул хотел было отнести ее в пещеру, но потом решил, что на свежем воздухе даже лучше. И он накрыл ее одеялом, которое она откинула жестом капризного ребенка, и жест этот, несмотря ни на что, заставил его улыбнуться.
Он сел спиной к скале, вытянул ноги и стал смотреть на Сариту. Горный воздух был абсолютно неподвижен. В эти дни, наполненные ужасом, Абул чувствовал себя очень слабым, однако он знал, что то была слабость, которая предшествовала обновлению духа.
Солнце поднималось все выше и выше. Сарита спала спокойно — она постепенно оживала.
В середине дня он разжег костер, принес все нужное из мешков, и начал священнодействовать возле огня, но ни на секунду не упускал Сариту из поля зрения, желая увидеть первые признаки ее пробуждения.
Солнце уже падало за скалу, когда Сарита проснулась и в тот же момент села. Она огляделась вокруг — глаза ее были совершенно ясными.
— Абул?
— Я здесь, — он подошел к ней.
— А я и не думала, что снова увижу тебя во сне, — она протянула к нему руки и он поднял ее на ноги, — но, похоже, я не понимаю ничего, кроме того, что я ужасно голодна… голодна, как никогда в жизни.
Абул поднял ее и перенес к костру.
— Становится прохладно. Тебе надо что-нибудь надеть, — он достал из одного из мешков шерстяной плащ и накинул ей на плечи.
— Посиди на скале.
Сарита послушно уселась на камень, с любопытством наблюдая за тем, как он зачерпнул из горшка, висящего над костром, каскас и наполнил им деревянную миску.
— Ты что — сам это приготовил?
Он огляделся по сторонам:
— Я что-то никого другого здесь не вижу.
Она только улыбнулась и сунула деревянную ложку в миску. Содержимое ее было подслащено медом, сдобрено миндалем и изюмом. Блюдо было невероятно нежное на вкус. Наконец, наевшись, она отставила миску.
— Откуда ты знаешь, как готовить каскас?
Он пожал плечами.
— Я как-то раз провел здесь неделю совершенно один. Я научился тогда многим вещам: как ловить животных в капкан, как свежевать их и готовить.
Но я подумал, что тебе следует сначала съесть что-то менее экзотическое, а уж потом…
Она снова улыбнулась и потянулась, а потом притянула колени к подбородку и обняла их.
Улыбка сошла с ее лица.
Хотя он и нежно заботился о ней, между ними что-то стояло. Несмотря на то что все эти ужасы кончились, а она знала, что и Абул тоже много выстрадал, она почувствовала это, когда он прижал ее к себе после освобождения из подвалов Инквизиции и, несмотря на все это, на них явно не снизошла благодать обновления. Теперь она вспомнила ту вспышку гнева, которую увидела на его лице во дворе тюрьмы.
— Ты очень злишься на меня?
Абул подумал немного и понял, что за день гнев его прошел.
— Да, я был очень, очень зол на тебя, но то был гнев беспомощного, загнанного в угол человека. Я был охвачен ужасом — ведь я не знал ни где ты, ни что тебе приходится выносить, а быстро помочь тебе не мог. Когда же я, наконец, тебя увидел и осознал, что ты жива, то я, несмотря на понимание того, что тебе пришлось выстрадать… меня охватила ярость, — он дотронулся до ее руки. — Но она прошла, милая. — Сарита приблизилась к нему.
Теперь ей нужна была только его нежность, только она могла успокоить ее.
— Если б ты злился на меня, я бы не смогла вынести твоего гнева, — прошептала она, вдыхая его теплоту, зная, что в данный момент именно это для нее важнее всего на свете. Она больше не хотела никаких слов, его ласка говорила сама за себя.
Абул распахнул полы ее плаща и она легла рядом с ним на мягкую траву. Тело ее было освещено мягким светом костра, и Абул наклонился над ней, немного погодя освободил ее разум от того ужаса, который все еще витал в нем.
— Сарита!
— Ш-ш-ш.
Абул улыбнулся и покачал головой:
— Сарита!
— Ш-ш-ш. Ты напугаешь его, и мы останемся без обеда, — прошептала она, глаза ее горели от возбуждения.
Абул улыбнулся еще шире. Сарита лежала на животе, наполовину нависнув над водой. Она была поглощена сражением с пятнистой форелью, отдыхающей под плоским камнем. Менее удачливый товарищ ее уже лежал на траве, доказывая тем самым поразительное умение Сариты ловить рыбу таким странным способом.
— Слушай, брось это занятие и иди сюда. Я хочу с тобой поговорить, — что-то в его голосе заставило ее на этот раз повернуться к нему.
— Что может быть важнее обеда?
Но Сарита чувствовала, о чем он собирается с ней поговорить, и боялась этого разговора с тех самых пор, как проснулась этим утром в его объятиях. Она помнила, что вчера они говорили только о его злости, но им надо было поговорить еще о многом, например, о том, как ему удалось добиться ее освобождения и, что более важно, когда они вернутся в Альгамбру.
Она не имела намерений не возвращаться с ним. Если она не смогла помочь ему, то останется с ним. Но ей безумно не хотелось возвращаться в душную атмосферу Альгамбры, туда, где Абул постоянно был охвачен тревогой, а она чувствовала себя абсолютно неспособной хоть чем-то ему помочь.
— Мне надо сказать тебе нечто важное, — сказал Абул, — так ты придешь сюда, или мне придется за тобой идти?
Сарита склонила голову на бок и взглянула на него как-то странно, рассчитывая избежать разговора.
Сарита нехотя уступила ему и встала, спуская рукава простого льняного платья, оказавшегося среди вещей, заботливо собранных для нее Калигой и Зулемой.
Ну так? — она встала перед ним на колени, прогнувшись, так что лицо ее оказалось подставленным сияющему солнцу.
Что ты хочешь теперь делать? — спросил ее Абул, прищурившись.
— Ловить форель, что же еще, — она выпрямилась и засмеялась. — Я думала, что ясно дала тебе понять.
Он поймал ее за руки и усадил на траву. Она подчинилась ему, все еще насмешливо на него глядя, и села, скрестив ноги.
