Стоило ей оказаться здесь, как комнату заполнили волшебные чары, которые она излучала. Вся его жизнь уже находилась под этими чарами. Ее глаза светились, как будто он более достоин поклонения, чем все боги, более желанен, чем все драгоценности мира, более нужен, чем воздух.
Неужели он прежде боялся, что она отнимет его мужество? Сейчас, гладя ее по волосам, он сам себе удивлялся. А она смотрела на него так, словно он освещал все вокруг, как солнце, луна и звезды, вместе взятые. Глядя в ее глаза, в которых играли отблески очага, он видел в них себя — сильного, смелого, мужественного.
Он присел перед ней на колени и стал гладить ее лоб, щеки, шею.
Когда он ослабил корсаж ее платья и спустил его с плеч, Селина закрыла глаза.
— Каждый раз, — шептала она, — ты заставляешь меня чувствовать совершенно по-новому.
У Гастона перехватило горло. Найдется ли где король, правитель пустыни, восточный шейх, обладающий таким сокровищем? Соблазнительным и невинным. Белым, как снег, и нежным, как первый весенний лепесток? Обжигающим и опьяняющим?
Он приник губами к ямке между ключицами, вдыхая аромат лаванды, тимьяна и роз, которым благоухала ее кожа после утренней ванны.
— В этот раз мы не будем спешить, дорогая. Впереди у нас вся ночь.
— Вся ночь! — горячо прошептала она в ответ.
Он потянул платье вниз и залюбовался полуобнаженной Селиной. Это было великолепное зрелище. Полуобнаженная и не стесняющаяся своей наготы, с волосами цвета пламени, отросшими и спадающими локонами на плечи. С трепещущими и упругими грудями, соски которых наливались твердостью от одного его взгляда.
Она начала дышать глубже, и он непроизвольно подхватил ее ритм.
— Ты прекрасна, как богиня, — с благоговением произнес он, проводя пальцем от ее горла до груди. — Нет, ты прекраснее. Любая богиня позавидует твоей красоте. Ни одному поэту не хватит таланта, чтобы воздать тебе по достоинству.
Впервые в жизни он пожалел, что лишен поэтического дара. Пожалел, что более искушен в оружии, чем в словах. Что не может описать застенчивую улыбку, вызванную его комплиментом, взмах ресниц, румянец, заливший щеки. Его сердце забилось чаще, требовательнее.
Гастон медленно вел пальцем по ее ребрам и ниже. Ее кожа была как молоко и мед. Нежная, гладкая. Не отрывая от нее глаз, он задержал руку на талии. Его нестерпимо тянуло ощутить ее всю, взять в рот один из розовых бутонов, услышать, как она стонет и кричит от наслаждения. Ему приходилось бороться с нарастающим возбуждением. Пусть он даже умрет, но, как обещал, продлит свои ласки…
Он сжал тяжелый бархат, скрывавший очаровательные изгибы ее тела.
— Хочу видеть тебя, — мягко произнес он. — Всю. Селина поднялась с колен. Тяжелая ткань скользнула по бедрам, открывая для взгляда бело-розовое чудо. Перешагнув через упавшую к ногам одежду, она и вправду выглядела богиней красоты и изящества. Огонь очага и лунный свет превратили ее в статую из золота и серебра. Стоя перед ним, она провела руками по бедрам и закинула руки за голову. Она наслаждалась его взглядом.
Он потянул ее за руку, и, опустившись рядом с ним, Селина не смогла удержаться от радостного восклицания, почувствовав нагой кожей мягкий мех. Звук теплой волной окатил его, освободив от напряжения.
Гастон отпустил жену, чтобы снять свою рубаху. Но не успел он взяться за ее край, как она перехватила его руки.
— Дай я сама, — тихо попросила она и медленно провела ладонями по его груди, задирая рубаху вверх. От этого прикосновения ему стало теплее, чем от огня.
Сняв рубаху, Селина бросила ее в сторону и положила руки на пояс трико. Она встретилась с Гастоном взглядом, и румянец на ее щеках стал гуще. Не спуская глаз с ее лица и стараясь не смотреть на то, что делают ее пальцы, он откинулся назад, опершись на руки, чтобы ей было удобнее. Она осторожно стянула штаны, чтобы не задеть повязки на ранах. Он смежил веки и, когда открылась его возбужденная плоть, издал стон облегчения.
В ответ послышалось ее удовлетворенное бормотание.
Он уже готов был броситься на нее и губами, языком и руками заставить вместо мурлыканья издавать стоны и страстные вздохи, но она уперлась ладонью ему в грудь и опрокинула на спину.
Подняв брови, он в изумлении уставился на нее: в любовных делах он всегда сам проявлял инициативу, но ее улыбка и жадный взгляд заставили его подчиниться и застыть в недоумении.
— Мой лев, — шептала она. — Мой Черный Лев!..
— Смотри, львица, — предупредил он, поймав ее руку и легко прикусив кончики пальцев, — твой повелитель нынче голоден, и, если его заставят долго ждать, он просто проглотит свою спутницу.
— Проглотит? — переспросила она, и в ее словах был неприкрытый вызов. — Скорее, он сам станет жертвой моего аппетита.
Неужели она говорит серьезно? Нет, не может быть. Его нежная, мягкая Селина — и вдруг… Он чуть не задохнулся. Она потерлась щекой о волосы на его груди.
— Пожалуйста, — шептала она, покрывая его тело поцелуями.
Ощущение от ее натиска было настолько необычно, что возбуждало его страсть во много раз сильнее. Никогда еще не находился он во власти ищущей наслаждения женщины, которая своими руками и своими губами определяла, что и когда делать.
Решив не противиться ее ласкам, он удобнее лег на шкуры и закинул руки за голову, готовый ко всему.
— Ну что ж, попробуй, моя ненасытная львица.
Она вздохнула и облизала губы. Это легкое движение заставило его сжать зубы, чтобы не застонать от непреодолимого желания схватить ее и бросить рядом. Пожалуй, остаться пассивным партнером в любовной игре будет труднее, чем он думал.
Все же он справился с собой, пока она теребила волосы на его широкой груди.
— Мой лев… в чем-то остается ягненком.
— Ягненком? — Он нахмурился, хотя в голосе звучала веселая ирония.
— Ты не ошибся. — Она хитро улыбнулась: — Хочешь докажу?
— Попробуй, — разрешил он, пообещав себе справиться со своими чувствами.
— Здесь ты, конечно, лев, — сказала она, легко поглаживая ладонью жесткие курчавые волосы. — Сильный, могучий.
Она замолчала, тронув его соски сначала пальцами, а потом проведя по ним языком. Чувство острого наслаждения пронзило все его существо и сосредоточилось в паху. Из последних сил он оставался неподвижным, стискивая в кулаках густой мех. Но от вскрика не смог удержаться.
— Ты даже рычишь как лев, — одобрительно заметила она. Ее теплое, влажное дыхание словно обжигало его.
Она вытянулась рядом с ним, и Гастон думал, что сойдет с ума: ее твердые соски прижались к нему, мягкие волосы внизу живота щекотали его бедро.
— Селина! — глухо воскликнул Гастон.
