Когда Стефан стал описывать сложившуюся ситуацию, Рэннальф засомневался, что его мысли были такими уж эгоистичными. Король был на пределе физических и умственных сил. Как бы он ни любил Рэннальфа, было ясно, что он не способен вести армию на Кроусмарш. Рэннальф теперь не сомневался, что Лестер прав. Авторитет Стефана резко упал. В нем разочаровались даже самые преданные люди. Во время совета обнаружилось, что его подданные пали духом. Зная, что их силы велики и у них большое преимущество, они все же не хотели сражаться. Все мечтали о перемирии. Все, кроме Юстаса. Он упрямо настаивал на том, что нужно воевать дальше, но бароны были единодушны, они все смелее возражали ему. Стефан так же хотел угодить и сыну, как и баронам.
— Мы ничего не будем делать, — наконец прошептал он в Полном отчаянии. — Мы просто оставим лагерь и уйдем без дальнейших переговоров с Генрихом.
Наступила полная тишина. Такое решение было неразумным и чрезвычайно рискованным. Как только они снимутся с места, войска Генриха перейдут реку и нападут на них. Бароны перевели дыхание, и раздался оглушительный рев.
— Мне все равно, — прошептал, почти плача, Стефан. — Все равно, заключим мы перемирие или будем сражаться. Я ничего не боюсь.
Это правда, подумал Рэннальф, наблюдая за королем. Человек, попавший в ад, не боится смерти.
— Что нам делать, Соук? Мне нужен твой совет.
Рэннальф был слишком рассержен и хотел сказать первое, что пришло на ум. Если Стефан хочет сделать добро всем присутствующим, включая себя, ему лучше всего умереть. Стефан был плохим королем, да и Юстас не лучше, хотя его цели более определенные. Роберт говорил правду.
— Я слишком заинтересован в этом вопросе, — сказал Рэннальф. — Не хочу гнить в Кроусмарше. Если вы хотите сохранить его, Анжуйца нужно прогнать. Мое мнение в этом случае не имеет значения.
— Твое мнение всегда в цене, Соук, — прервал его Юстас. — Ты проголосовал бы за сражение. Разве мы не сильнее?
— Да, но…
— Твои люди могут выйти из Кроусмарша и атаковать тылы Анжуйца?
— Да.
— Ты переходил вброд реку. Какой сейчас уровень воды? Мы сможем перейти ее?
— Конечно.
— Ты хочешь сражаться?
— Да, — ответил Рэннальф неохотно.
— Поймите, замок попадет в руки Генриха. Мы должны сражаться, — настаивал Юстас.
— Кому нужен этот глиняный домик? — воскликнул кто-то сзади.
— Людей надо вывести, это верно, — сказал другой. — Давайте заключим перемирие и прекратим бесполезную болтовню. Преступно держать взаперти хороших воинов, которые еще могут пригодиться. Если замок уничтожат, от этого никто ничего не потеряет, и Анжуец ничего не выиграет.
— Все вы трусы! — кричал Юстас, вынуждая людей ненавидеть его еще больше. — Мы имеем преимущество. Отец, ты должен отдать приказ, сражение должно произойти. Когда у нас еще будет такая возможность?!
— Я должен подумать, — ответил Стефан, переводя взгляд с Юстаса на хмурые лица баронов. — Если ты прикажешь им сражаться, они могут дезертировать.
Юстас вскочил на ноги и истерически завопил:
— Не думай! Решай! Как ты не можешь понять, что твоя жизнь зависит от этого?!
— Мой сын, ты обезумел — прошептал Стефан.
— Отец, я умоляю тебя. Я прошу тебя на коленях. Мы сможем победить, если будем сражаться.
Стефан дотронулся до его лица, затем жестом попросил людей удалиться. Видя, что они уходят, Юстас в ярости заскрежетал зубами.
Вильям Глостерский рассеянно улыбнулся красивому юноше, который обмахивал его веером. Мальчик был его самой удачной находкой, такой красивый, способный, абсолютно преданный. Он родился немым. С ним обращались хуже, чем с животным, пока Вильям не спас его, разглядев красоту под грязью и синяками и возжелав. Оказалось, что он стоит большего, когда его отмыли и обучили языку знаков. Он не мог ни читать, ни писать, ни говорить ни с кем, кроме Вильяма, который сделал его своим наперсником.
— Все идет так, как я задумал, — сказал Вильям восприимчивым ушам, хозяин которых никогда не смог бы рассказать услышанное. — Они еще двадцать лет вели бы эту войну, если бы я не увел их с этого пути. Время положить этому конец. Ты видишь эти бумаги, дитя? В них говорится, что Стефан и Генрих заключили перемирие. Благодарение Богу, Лестер надоумил меня, хотя у него были другие причины. Этот безумный Херефорд снова начал бы сражение, армия Стефана отступила бы, и Бог знает, как бы мы справились с ним на этот раз.
Взмах руки, и мальчик побежал за охлажденным вином. Вильям пригубил, хорошенький слуга поднял веер, в его глазах разгорался интерес.
— Да, — размышлял Вильям. — Не думаю что нужно еще что-нибудь. Перемирие заключено Кроусмарш уничтожен, и обе армии отвернулись друг от друга. Надень ливрею, она уже приготовлена, и отнеси это письмо леди Констанции. Нужно приготовить любимое блюдо короля — копченого угря. да, самое любимое, — злобно повторил он.
* * *
В монастыре святого Эдмонса Юстас смотрел на яркое пламя в очаге. Пот струился по его лицу и спине, губы пересохли и болели от жары. Он чувствовал, что если кто-нибудь дотронется до его кольчуги, то обожжется. Но он все еще не мог согреться, зубы стучали от холода. Это было адом. Ему не нужно было больше ничего бояться, он познал худшее — горящую плоть и замерзающую душу. «Я не участвую в этом. Я даже не отправил известие в Лондон о том, как все произошло в Кроусмарше. Я буду мстить, теперь ничто не удержит меня».
От этих мыслей не становилось легче. Юстас бежал из Кроусмарша, грабя все на своем пути. Стефан следовал за ним. Ему ни в коем случае не нужно было останавливаться, так как он не мог вести осаду, но ему было все равно, где находиться. Казалось, он ждал, что случится что-нибудь непредвиденное и он освободится от мук. «Я не пойду туда», — громко сказал Юстас.
Он целую неделю держал слово. Утром семнадцатого августа пришло письмо от отца, обычное письмо. В нем говорилось об утверждении хартии в аббатстве Фонтэнс. Было бы хорошо, писал Стефан, если бы Юстас проехал десять-пятнадцать миль, разделяющих их, чтобы подписать хартию. «Я очень устал, — писал Стефан, — монахи добры ко мне, и я уверен, что с хартией не будет осложнений». Когда Юстас оторвался от пергамента, слезы текли по его лицу. Он посоветует отцу отречься от престола и передать Англию Генриху. Он откажется от трона. Они возвратятся в герцогство Блуасское и будут там доживать свои дни.
Невозможно было объяснить, что привело его к такому решению. Когда он обнял отца, у него было такое светлое выражение лица, такие ясные спокойные глаза, будто он снова стал ребенком. Они заключили хартию и говорили обо всем как в добрые старые времена. Юстас пошел взглянуть на новые приспособления для осады. Было бы замечательно столкнуть Норфолка с Генрихом. Он вернулся в хорошем настроении и увидел отца, сидящего за столом.
