Они закончились тем, что в море выловили ужасающие останки. Финли содрогнулся — даже в темноте наступившей ночи нельзя было смотреть, как морские хищники изуродовали тело Бетани: ее узнали только по нескольким прядям светлых волос, руки с обручальным кольцом не было совсем. Не в силах выносить больше страданий друга, Финли, схватив мешок с одеждой для матросов, вытряхнул его содержимое на палубу.
— Нет, — прошептал Эштон изменившимся до неузнаваемости голосом. — Пожалуйста, не забирайте ее от меня…
Финли подал знак нескольким матросам, выступившим вперед, луна осветила их побледневшие от ужаса лица — останки уже покоились в морском мешке.
— Дай ей уйти, Эштон, — хриплым голосом заклинал Финли. — Туда, где она найдет мир.
Прочно завязав мешок, он, как ребенка, подвел Эштона к борту. Вложив страшную находку ему в руки, Финли заставил друга произнести прощальные слова — Эштон только прижимал темный промокший груз к груди.
— Подумай о сыне, Эштон, — прошептал Финли. — Теперь, как никогда, ты нужен ему.
Казалось, слова друга проникли в сознание Эштона. С внезапной решимостью он выпустил мешок. Обняв друга за плечи, Финли отвел его от края борта. Его сердце разрывалось: вспомнился Чэпин, его сын, любимый им больше жизни и потерянный на той же войне, что отняла и Бетани у Эштона. «Эбби, слава Богу, что ты появилась в моей жизни и спасла от самого себя».
Но кто спасет Эштона?
Один из матросов сунул Эштону флягу с вином, но тот отвернулся, слушая проникновенные слова Финли, голос которого казался таким далеким, словно из другого мира. Он опустил флягу — никакая доза не способна заглушить горе, — медленно, покачиваясь, побрел по палубе и остановился у бушприта.
— Бетани, — шептал Эштон имя жены в ночное небо и услышал в ответ слабый, похожий на голос звук, долетевший с порывом ветра. Не надеясь дозваться, он пробормотал проклятие. Медленно, как бы очнувшись от кошмара, поднял дрожащие пальцы к лицу и впервые в своей памяти ощутил на щеках слезы. Бетани помогла ему выплакать горе несколько лет тому назад, когда умер отец; теперь она снова заставляет плакать. «Любовь моя, — молча произнес он. — Наконец ты сумела заставить меня заплакать». Эштон снова произнес имя своей любимой, на этот раз оно напоминало стон убитого горем человека.
Измученная до изнеможения, Бетани оказалась недалеко от Саконетта и присела отдышаться под скалой, нависшей над обрывистым берегом. Порывистый северный ветер, наступивший прилив и упорная гребля оказались ее попутчиками на пути к дому.
Гордость все еще распирала ее — она сумела избежать унизительного и совсем не нужного плавания в Бостон, и тут же утомленный ум подсказал, как бы цена победы не оказалась непомерно дорогой: побег с «Лангедока» равноценен ее уходу от Эштона, после чего мир и понимание, установившиеся между ними, разрушились.
Остров Эквиднек виднелся напротив, в миле от Саконетта. Продрогшая и голодная, Бетани осмотрелась вокруг. Хотя поросший лесом берег, окутанный утренним туманом, уменьшал видимость, она помнила ориентиры — к северу находился Тивертон, к югу — Литтл-Комптон.
Приподняв подол ярко-вишневого люстринового платья, позаимствованного у женщины Бага Вилли, Бетани взобралась на высокий берег и остановилась, вдыхая пропитанный туманом густой утренний воздух, сквозь который она рассмотрела флотилию судов, державших курс со стороны острова Эквиднек; не уверенная, американские это суда или английские, Бетани решила укрыться в лесу, остановив свой выбор на северном направлении, к Тивертону, где теперь жила Абигайль.
Состояние города ее поразило: опустошенный огнем, он представлял собой заброшенное место, подвалы, приспособленные под жилье, прикрытые сверху заплесневелыми старыми парусами, не представляли сколько-нибудь надежного укрытия; вдоль грязной дороги стояли почерневшие от огня хижины и пристройки из веток деревьев; горожане в жалких лохмотьях, женщины с плачущими детьми, старики с вилами и лопатами спешили на север; несколько солдат, в основном негров, одетых в желто-синюю форму патриотов, торопили горожан покинуть город.
Стянув на груди не совсем приличное платье, Бетани подошла к мужчине, стоявшему у входа в один из подвалов.
— Пожалуйста, скажите, — осторожно спросила она, — что здесь произошло?
Сначала ей показалось, что человек не расслышал ее, и повторила вопрос, но затем поняла, что мужчина зашелся в беззвучном, наводящем ужас, смехе. Открылось его лицо, настолько обезображенное оспой, что она поморщилась — это напомнило ей о болезни, убившей Вильяма.
— Вы не знаете? — спросил мужчина. Бетани отрицательно покачала головой.
— Я… Я только приехала.
— Разве у вас нет глаз? Это война! — горько произнес он. — Вот что произошло. Если хотите знать, что вам делать, послушайтесь совета: укройтесь в лесу. Прибывший негритянский отряд предупредил нас, что сюда плывут корабли с англичанами и немецкими наемниками.
И те и другие уже не казались Бетани спасителями — она поспешила вслед за горожанами, в панике покидающими город, и не останавливалась, пока не стала свидетельницей поразившей ее сцены.
Одетая в лохмотья женщина, с искаженным от боли лицом, окруженная цепляющимися за юбки детьми, стояла на поляне, прицелившись из ржавого кремниевого ружья в лошадь. Бетани бросилась к ней, схватив за руку.
— Неужели вы застрелите это бедное животное на глазах у детей?
Женщина вырвала руку.
— Лучше убить кобылу, чем оставить ее «красным мундирам».
— Разве армии нужна фермерская лошадь?
— Именно таких они забирают для перевозки больших орудий. — Женщина утерла слезы. — Боже мой, как же тяжело убивать Бриди.
— Возможно, вы смогли бы ехать на ней.
— А куда деть этот выводок? — Она бросила взгляд на дорогу. — Боже мой, это наши враги! Как им оставить эту лошадь?
Она неловко подняла ружье, ствол качнулся, и тогда она приставила его к голове лошади.
— Эйбел, отведи малышей в лес и жди меня там. — Когда дети ушли, ее пальцы снова легли на спуск.
— Нет! — закричала Бетани.
— Подождите! — раздался низкий бас.
Джастис Ричмонд, одетый в сюртук и бриджи — форму негритянского отряда, — одновременно с Бетани подбежал к лошади.
— Я позабочусь о лошади, мэм. — Джастис взял ее за уздечку. — Идите к детям.
Женщина на мгновение прикрыла глаза, кивнула и, вскинув ружье на плечо, отдала лошадь. Ополченец тут же посадил на нее Бетани, сам примостился сзади; кобыла вначале не слушалась и упиралась, но затем неохотно пустилась рысью.
