— Про розы знаю, — не дал сбить себя Леон. — Мне рассказывала Эжени де Сен-Мартен. Дочь сестры Терезы. Я у неё на службе.
— Ну, — по лицу Поля невозможно было понять, знакомо ли ему имя Эжени де Сен-Мартен и рассказала ли ему Камилла о расспросах девушки.
— Мадемуазель де Сен-Мартен говорит, что её мать в монастыре очень сдружилась с одной молодой воспитанницей, Камиллой Башелье, — Леон не отрывал взгляда от лица садовника, но то при упоминании Камиллы вмиг сделалось непроницаемым, будто высеченным из камня. — Знаешь такую?
— Знаю, — кивнул Ожье. — Тоже хорошая девушка, добрая, всегда розы мои хвалит, не ворчит, как другие сёстры.
— Мать рассказала мадемуазель де Сен-Мартен, а та передала мне, что Камилла с недавних пор страдает потерей памяти. Будто бы она говорит и делает что-то непристойное, бродит ночами по монастырю, но потом этого не помнит. Сестра Тереза опасается, не больна ли её подруга.
— Плохо, если это так, — Поль опустил глаза в кружку. — Ей тогда надо лекаря вызвать или священника… Я-то чем могу помочь? Я ведь, сударь, не лекарь.
— Не лекарь, это верно, — кивнул Леон. — Но ты садовник — хороший садовник, все так говорят. И Камилла — самый драгоценный твой цветок, да?
Леон после произнесения этих слов ожидал чего угодно — прежнего каменного выражения лица, непонимания, удивления, отпирательств — но только не того, что произошло. Поль вскочил с места и замахнулся, целя в голову, но Леон успел отклониться, и сильный удар в плечо сбросил его со скамьи. От удара об пол сразу же заныли старые синяки, полученные в схватке с вампиром, но разлёживаться было некогда — Ожье уже подскочил к нему, готовясь ударить снова.
— Господа, господа, только не здесь! — послышался откуда-то сверху умоляющий голос хозяина. Леон чудом увернулся от нового удара, вскочил и отбросил Поля от себя — тот не удержался на ногах и полетел на пол. Он быстро поднялся, но Леон, пышущий яростью, уже выхватил шпагу и направил на противника.
— Ни с места!
— Господа, ссорьтесь на улице, прошу вас! — снова воскликнул хозяин. Толпа гудела, не то радостно, предвкушая бесплатное развлечение, не то с досадой, видя поражение их обожаемого Поля. Он тяжело дышал, потирая кулаки и не отводя взгляда от направленного на его грудь острия шпаги.
— Пошли, — Леон мотнул головой в сторону двери. Они проследовали к выходу под возмущённый стон посетителей, осознавших, что веселья не будет. Отойдя подальше от таверны, оба остановились. Грудь Поля ходила ходуном, он косился на клинок своего противника, но при этом, как ни странно, вовсе не выглядел напуганным.
— Хотите меня убить — валяйте, — озлобленно бросил он. — Только Камиллу я бесчестить никому не позволю!
— Я помочь пытаюсь, болван! — вспыхнул Леон. — И тебе, и ей! Это правда, что вы с ней встречаетесь? Правда?
Поль промолчал, отведя взгляд в сторону, но по тому, что случилось пятью минутами ранее в таверне, и так всё было понятно.
— Я никому об этом не расскажу, — бывший капитан попытался успокоить свой гнев и говорить сдержанней. — Матери Христине уж точно. Мне просто нужно знать, что происходит с Камиллой. И Эжени де Сен-Мартен тоже.
— Вот сами у Камиллы и спросите, — огрызнулся Поль. Леон невольно усмехнулся.
— Кто ж меня пустит в женский монастырь?
— Пусть ваша хозяйка спросит, она ведь уже была в монастыре, — предложил Ожье.
— Она мне не хозяйка! — вскинулся Леон, но тут же опомнился и вновь смягчил свой голос. — Эжени пыталась поговорить с Камиллой, но та боится раскрывать свой секрет посторонним, и разговора не вышло, а поговорить второй раз мать Христина им не позволит. Если ты и правда любишь Камиллу, помоги нам с Эжени помочь ей. Что ты знаешь о её провалах в памяти?
— Ничего, — буркнул Поль. — С чего я должен вам доверять?
— А кому тебе ещё доверять? Кто ещё может помочь вам с Камиллой? Кто ещё знает вашу тайну, но не выдаст её и не причинит вам никакого вреда?
— Сами как-нибудь разберёмся, — проворчал юноша. — А если я откажусь вам помогать, вы что, меня убьёте и бросите прямо здесь?
— Зачем? — пожал плечами Леон. — Отпущу, и ты пойдёшь назад, в таверну, допивать своё пиво. Только потом не лей слёзы, когда твоя Камилла забудет и тебя, и ваши поцелуи под розовыми кустами!
— Последний раз я лил слёзы в десять лет, когда умерла моя мать, — сквозь зубы проговорил Поль. — И откуда вы вообще знаете про нас с Камиллой? Кто вам сказал?
— Эжени видела, как вы целуетесь среди кустов. Вы выбрали не самое надёжное место.
— Чёрт, — садовник ругнулся сквозь зубы. — А ведь Камилла говорила мне, что надо быть осторожнее!
Он перевёл взгляд на собеседника и осторожно отступил на пару шагов — Леон медленно отвёл шпагу от груди Поля и опустил её, но всё ещё был наготове.
— Ладно, — процедил Ожье. — Так и быть. Только вам это не поможет, потому что я всё равно ничего не понимаю!
Он несколько раз глубоко вздохнул, собираясь с духом, и начал свой рассказ.
— Всё это началось пару месяцев назад. Камилла и раньше дерзко отвечала матери Христине, но тут она сказала что-то такое, из-за чего настоятельница взбесилась и собственноручно её высекла. У неё вся спина была иссечена! — Поль содрогнулся от воспоминания. — Но Камилла потом, придя в себя, не помнила, что именно она говорила настоятельнице. Потом другие сёстры замечали её по ночам в коридорах, но она утверждала, что крепко спит, и вообще она раньше никогда не ходила во сне! Ещё она якобы учила других воспитанниц непристойным песенкам, но позднее не смогла вспомнить ни слова. А пару ночей назад…
Он прервался, снова сделал глубокий вдох и громко сглотнул.
— А пару ночей назад она пришла ко мне. Вообще-то мне запрещено ночевать при монастыре, но я пробираюсь через калитку и прячусь среди кустов, а Камилла приходит ко мне, — Поль внимательно посмотрел на Леона, готовясь кинуться на него, если тот позволит себе хотя бы крошечную усмешку, но капитан был далёк от того, чтобы смеяться. — И в ту ночь она была… какая-то не такая. Что-то в ней было не так.
— Что именно? — решился нарушить молчание Леон. Поль побледнел и покачал головой.
— Если бы я знал, сударь! Она всё время чему-то улыбалась, а ведь обычно Камилла такая серьёзная, — «прямо как Эжени», мелькнуло в голове у Леона. — Что-то напевала, целовала меня, гладила и совсем не хотела меня слушать. А потом она полезла ко мне под рубашку, — он снова сглотнул, — и вдруг отшатнулась, будто я ей стал неприятен. Или как будто она обожглась.
— Обожглась? — переспросил Леон.
— Вот именно! Она быстро убежала, и я не стал её останавливать, потому что подумал, что сделал что-то не так, чем-то обидел её, она больше не любит меня… Чего я только тогда не передумал! А потом, уже под утро, стал одеваться и вспомнил…
Поль запустил руку в вырез рубашки и вытащил оттуда маленький крестик, тускло поблёскивавший в неверном лунном свете.
— Она обожглась, прикоснувшись к моему кресту, — очень тихо проговорил он, побледнев ещё сильнее. — Может, она и вправду… того? Одержима?
— А на ней самой был крест? — нахмурился Леон. — Она ведь монахиня, не может же она не носить креста!
— Не помню, — Поль почесал затылок. — Она ведь была в плаще, а под ним — ничего, кроме рубашки. Может, в ту ночь на Камилле и не было креста — но днём-то точно был! А ведь матери Христине она нагрубила днём, все это видели! Я-то думал, бес вселяется в неё по ночам, но выходит, это не так…
— Успокойся, — Леон подавил желание встряхнуть юношу за плечо. — Может, это и не бес вовсе.
— А что же тогда? Болезнь? Тогда лекаря надо звать, а Камилла боится говорить настоятельнице, боится, что её тогда выгонят или, наоборот, заточат в темницу!
— Не заточат, — проговорил Леон, размышляя, что делать дальше. — Не успеют. Ты вот что… Ты молчи обо всём — впрочем, ты и так молчишь. Я поговорю с Эжени… с мадемуазель де Сен-Мартен, и вместе мы решим, что делать дальше. Постарайся расспросить Камиллу — может, она что-нибудь вспомнит. И не попадайся на глаза матери Христине.
