— Вы говорите, как женщина, — с отвращением поморщилась дама. — Утверждают, будто все они без ума от него.
— Кроме вас.
— Просто я никогда не была слишком чувствительной. Я вижу то, что вижу. Неужели вы не находите, что в этом мрачном хромом мужчине с его черным, как исчадие ада, мавром есть что-то жуткое?
Граф де Гиш бросал на Анжелику растерянные взгляды и дважды открывал рот, порываясь что-то сказать, но она жестом попросила его промолчать. Ее немало забавлял этот разговор.
— Воистину, вы не способны видеть мужчин глазами женщины, — не унимался Филипп, — вы просто до сих пор вспоминаете, что этот сеньор отказался преклонить колено перед герцогом Орлеанским[52], и поэтому так возмущены.
— Совершенно верно, тогда он проявил неслыханную дерзость.
Но тут Жоффрей поднял взгляд к балкону. Он остановился и, сняв свою шляпу с плюмажем, несколько раз склонился в глубоком поклоне.
— Вот видите, как несправедлива людская молва, — не унимался Филипп, — все твердят о его высокомерии, а между тем… может ли кто поклониться с большим изяществом? Что вы об этом думаете, мой дорогой?
— Вы правы, мессир граф де Пейрак де Моренс славится галантностью, — поспешил ответить де Гиш, не зная, как выпутаться из неловкой ситуации, свидетелем которой он стал, — вспомните тот роскошный прием, который нам устроили в Тулузе.
— Даже сам король был немного раздосадован подобным великолепием. И все же Его Величеству не терпится узнать, так ли прекрасна жена хромого, как о ней говорят. Ему кажется невероятным, что можно полюбить…
Анжелика тихо удалилась и, отведя Франсуа Бине в сторону, ущипнула его за ухо:
— Твой хозяин вернулся и сейчас потребует тебя. Не позволяй всем этим господам соблазнить тебя деньгами.
— Не беспокойтесь, я только закончу прическу мадемуазель и тотчас удалюсь.
Анжелика спустилась вниз и вернулась к себе. Она думала, что ей очень нравится Бине, и не только из-за его искусных рук и тонкого вкуса, но и из-за житейской хитрости и философии простого человека. Он говорил «Ваша светлость» всем дворянам, чтобы случайно никого не задеть.
Она нашла мужа в комнате, в которой беспорядок достиг апогея. Де Пейрак с салфеткой, повязанной вокруг шеи, ждал цирюльника.
— Ну, милая дама, я смотрю, вы не теряете времени даром! — воскликнул он. — Я оставил вас в постели совсем сонную, чтобы узнать о новостях и распорядке церемоний. А часом позже застаю вас запросто беседующей с герцогиней де Монпансье и братом короля[53]!
— Герцогиня Монпансье! Великая Мадемуазель[54]! — ахнула Анжелика. — О господи! Я должна была догадаться, когда она заговорила о своем отце, похороненном в Сен-Дени.
Раздеваясь, она рассказала, как совершенно случайно познакомилась со знаменитой фрондеркой, самой богатой наследницей Франции, чей отец, Гастон Орлеанский, брат покойного короля Людовика XIII, скончался совсем недавно, а мать, Мария де Бурбон, герцогиня де Монпансье, умерла еще при ее рождении.
— Стало быть, те юные девушки ее сводные сестры. Мадемуазель де Валуа и де Алансон. Бине их тоже причесал.
В комнату вбежал запыхавшийся цирюльник и тут же принялся намыливать подбородок своему хозяину. Анжелика была одета в одну сорочку, но сейчас это никого не беспокоило. Графу и графине де Пейрак предстояло как можно скорее отправиться на аудиенцию к королю, который повелел, чтобы все придворные явились поприветствовать его этим утром. Ведь потом у поглощенных приготовлениями к встрече с испанцами французов не будет времени представиться друг другу.
Маргарита с полным ртом булавок надела на Анжелику первую юбку из тяжелой золотой парчи, затем вторую — из тонкого, словно паутинка, золотого кружева, узор которого подчеркивали драгоценные камни.
— И вы говорите, что этот женственный молодой человек — брат короля? — спросила Анжелика. — Он так странно держался с графом де Гишем, будто влюблен в него! Ох, Жоффрей, вы полагаете, что они действительно… что они…
— Это называют «любовью по-итальянски», — смеясь, ответил граф. — Наши соседи по ту сторону Альп столь взыскательны, что их уже не удовлетворяют естественные удовольствия, дарованные нам самой природой. Что и говорить, мы обязаны им не только возрождением литературы и других искусств, но также плутом-министром, ловкость которого не раз оказывалась полезной для Франции, и кроме всего прочего появлением у нас этих необычных нравов. Жаль, что они пришлись по вкусу единственному брату короля.
Анжелика нахмурилась.
— Принц сказал, что у вас ласковые руки. Хотела бы я узнать, как он это заметил.
— Клянусь честью, Месье постоянно пристает к мужчинам и, возможно, попросил меня помочь ему расправить воротник или манжеты. Он не упустит случая, чтобы до него дотронулись.
— Он отзывался о вас в таких выражениях, что почти пробудил мою ревность.
— Душа моя, если вы по любому поводу станете так волноваться, то вскоре утонете в интригах. Королевский двор — огромная липкая паутина. И вы погубите себя, если будете обращать внимание на подобные пустяки.
Франсуа Бине, болтливый, как все люди его профессии, вмешался в беседу:
— Я осмелюсь сказать, что кардинал Мазарини поощрял пристрастия маленького Месье, младшего брата Его Величества, чтобы тот не вызывал опасений у старшего. Он приказывал, чтобы мальчика одевали девочкой, и заставлял его юных приятелей наряжаться также. Поскольку Филипп брат короля, всегда будут опасаться, как бы он не начал устраивать заговоры, подобно покойному монсеньору Гастону Орлеанскому, который был совершенно невыносим.
— Ты слишком сурово судишь о своих принцах, цирюльник, — произнес Жоффрей де Пейрак.
— Единственная ценность, которой я владею, мессир граф, это мой язык и право болтать им.
— Лгун! Я сделал тебя богаче королевского цирюльника!
— Ваша правда, мессир граф, но я этим не хвастаюсь, ведь было бы неразумно будить к себе зависть.
Жоффрей де Пейрак опустил лицо в тазик с розовой водой, чтобы успокоить раздраженную бритьем кожу. Из-за шрамов эта процедура у него всегда длилась долго и требовала осторожности, вот почему легкая рука Бине была как нельзя кстати. Граф сбросил халат и начал одеваться с помощью камердинера и Альфонсо.
Анжелика тем временем надела корсаж из золотой парчи и теперь стояла неподвижно, пока Маргарита крепила пластрон, настоящее произведение искусства из филигранного золота и переливающегося шелка.
Золотое кружево сверкающей пеной обрамляло обнаженные плечи, придавая коже бледное сияние и прозрачность фарфора. Мягкий румянец на щеках, выразительные брови и ресницы, вьющиеся волосы того же оттенка, что и платье, удивительно ясная глубина зеленых глаз — такой Анжелика увидела себя в зеркале: необыкновенное божество, созданное только из драгоценных материалов — золота, мрамора и изумрудов.
