Не в силах удержаться от слез, Китти порывисто обняла отца и спрятала лицо в складках его старой грубой куртки. И как только матери хватает совести так с ним обращаться? Да, он не богат – и вряд ли когда-нибудь разбогатеет, – зато он добрый и благородный!
– Ты самый хороший человек на свете, – прошептала она.
Джон ласково похлопал дочку по спине. Сняв лампу, висевшую слева от входа, и запалив фитиль, он распахнул дверь коровника, и они шагнули внутрь, в пропитанное кисловатым запахом тепло.
– Ты потрудилась на славу, Китти, – сказал Джон, любуясь пережевывавшей жвачку, довольной жизнью Бетси и неуклюжим теленком.
И снова девушка смахнула с глаз невольные слезы. Если не считать недавней ссоры между родителями, это был замечательный день. Она заслужила похвалу отца, и Натан Коллинз поцеловал ее и сказал, что хочет за нею ухаживать. И несмотря на грозовые предвоенные тучи, нависшие над Северной Каролиной в холодном ноябре 1860 года, Китти чувствовала себя вполне счастливой.
Ледяной ветер беспощадно трепал кусты, растущие вдоль дороги, которая тянулась через поле, больше напоминавшее болотистую низину.
Фургон, в котором ехали в Голдсборо Джон Райт с дочерью, с трудом преодолевал едва заметный подъем, начинавшийся за хлопковыми полями Уэйлона Саттона. Еще совсем недавно они радовали глаз сочной зеленью с проглядывавшими там и сям пушистыми белоснежными коробочками.
Возле дороги почти не попадалось жилья. Большинство домов располагалось в стороне от тракта, недалеко от лесной опушки. Вблизи дороги стояли лишь полуразвалившиеся лачуги, в которых обитали рабы.
Переехав мост через Нес-Ривер, фургон углубился в мрачный заболоченный лес, отличавшийся густотой подлеска и обилием гниющего валежника. Вскоре показалась низкая бревенчатая хижина. Кое-где бревна сгнили, отчего весь сруб накренился самым угрожающим образом. Тесный дворик был сильно загажен, и в куче отбросов рылись тощие поросята.
При виде проезжавшего фургона из-за дома выбежал худенький мальчуган лет десяти. Ярко-рыжие волосы лихо торчали над широким веснушчатым лбом. Несмотря на холод, он был бос, а под драной курткой просвечивало голое тело.
– Мисс Китти! – закричал мальчик, подскочив к Фургону и радостно улыбаясь во весь рот. – Пожалуйста, погодите…
– Надеюсь, поблизости нет его папаши, – пробормотал Джон, неохотно натягивая вожжи и останавливая старого мула.
– Энди Шоу, как я рада тебя видеть! – приветливо воскликнула Китти, не обращая внимания на отцовское ворчанье. – Ты выглядишь намного лучше, чем в нашу последнюю встречу! – Ее глаза скользнули по голым ступням мальчика. – Однако если ты будешь разгуливать босиком, то очень скоро снова свалишься в постель!
– А у меня нет ботинок, – живо ответил мальчик, ничуть не смущаясь столь очевидной бедностью своей семьи, не имевшей возможности купить лишнюю пару обуви. Вежливо поклонившись Джону, Энди снова обратился к Китти: – Я хотел было заглянуть к вам, чтобы поблагодарить за все, что вы сделали для меня, да только отец с утра до ночи гоняет меня в лес за дровами – запасается на зиму.
– Ну что ж, Энди, зато до этого ты изрядно отдохнул! Ведь ты лежал в постели не меньше недели пока твоя мама не решилась позвать меня на помощь. Держу пари, что если бы ты сразу стал принимать мое лекарство, выздоровел бы через два дня.
Смущенно улыбаясь, Энди засунул руки в карманы и принялся ковырять босой ногой грязь на дороге.
– Может, оно и так, но, когда вы пришли первый раз, мне действительно было очень плохо.
Дверь лачуги со скрипом распахнулась, и на порог вышла изможденная женщина. Увидев Райтов, она приветливо улыбнулась. Из-за ее юбки выглядывало несколько любопытных детских мордашек.
– Благослови тебя Господь, Китти, – воскликнула Руфь Шоу – Не могу выразить, как я тебе благодарна за помощь!
– Рада была тебя поддержать, – откликнулась Китти и, заметив краем глаза, что на опушке показался сам Орвилль Шоу, зашептала отцу – Там Орвилль Шоу. Поехали скорее.
Джон ударил вожжами по спине мула, махнув на прощание рукой. Меньше всего ему хотелось столкнуться с Орвиллем Шоу, который с завидным упрямством сводил все разговоры к ненавистной войне и правам рабовладельцев и вел себя при этом отвратительно. Но было уже поздно. Орвилль направлялся прямо к фургону, крича изо всех сил:
– А ну стой на месте, Джон Райт! Мне надо перекинуться с тобой парой слов!
Джону ничего не оставалось как подчиниться. Подойдя к фургону, Орвилль принял самый свирепый, на какой только был способен, вид и вновь взревел:
– Ты, поди, явился требовать платы за микстуру, которой твоя девка потчевала моего сопляка? Но я вовсе не звал ее, да к тому же она никакой не доктор и никто не давал ей права стряпать свои зелья, раздавая их направо и налево. Я не заплачу тебе ни гроша – даже не надейся!
– Ты ничего не говорила мне про то, что лечила мальчишку Шоу, – обратился Джон к дочери. – Каким зельем ты его лечила?
– Меня попросила его мать, – вполголоса ответила Китти. – Им нечем было заплатить доку Масгрейву, и она знала, что я не беру денег за лечение. Энди простыл и лежал в жару, вот я и напоила его настойкой из хины и красного дерна, как меня учил док.
Джон лишь удивленно охнул.
– Китти, если до матери дойдет, что ты опять ходишь по больным вместе с доком, она устроит скандал. Я-то приветствую такого рода деятельность, однако твоей маме угодно считать, что юной леди не пристало совать нос в мужские дела – к примеру, такие, как работа врача.
– Но мне нравится ухаживать за больными людьми и облегчать их страдания! – с неожиданным упрямством возразила Китти.
Стать настоящим врачом было самой сокровенной мечтой девушки. Масгрейв знал об этом и относился к Китти с пониманием.
Тем временем разъяренный Орвилль продолжал потрясать кулаками.
– Ты у меня и гроша ломаного не получишь, Джон Райт! Нечего твоей девке корчить из себя доку и совать нос куда не просят. Так что я ничего тебе не должен – а теперь проваливай!
– Мистер Шоу, я сделала это вовсе не ради денег, – попыталась возразить Китти. – Я просто хотела помочь Энди, потому что он сильно болел.
– Все равно ты не доктор, – вскипел Орвилль, – и стало быть, я тебе ни черта не должен!
– А ну, Шоу, попридержи язык, – не выдержав, вмешался Джон. – И изволь говорить с моей дочкой как положено, а не то отведаешь кнута!
Орвилль сплюнул табачную жвачку, грязным пятном растекшуюся по стенке фургона. В его голосе послышалась угроза.
– А я не люблю, когда по моей земле разгуливают проклятые негритянские прихвостни, понял? Ты не принадлежишь к нашему племени, Джон Райт, и здесь нечего делать ни тебе, ни твоему отродью! А теперь вали отсюда!
