Кэм языком повторил путь скатившейся слезинки.
– Ты не проиграла, – хрипло прошептал он. – Мы оба победили.
Внезапно его настроение изменилось. Он обхватил руками ее бедра, приподнял ее, делая проникновение глубже, полнее. Когда Габи стала извиваться в приступах восторгов, он опустошил себя глубоко в ее тело, Кэм снова и снова повторял ей о своей любви. Для Габриель эти слова слились в горько-сладкую литанию.
В последующие несколько дней у Кэма было много забот. Больше всего герцога волновал Маскарон. Нужно было решить, как вызволить его из замка Шато-Ригон. Наконец удалось обмануть бдительность охраны и узнать, что происходит в замке. Маскарон тяжело болен, это неопровержимый факт. Его собственный врач поселился в замке, чтобы быть рядом с пациентом. Но с какой целью Шато-Ригон так надежно охраняли, еще предстояло выяснить. Не похоже было, что связь Маскарона с британской разведкой раскрыли. В этом случае дед Габриель был бы сейчас в Париже, в Консьержери или какой-то другой тюрьме. И очень скоро состоялся бы суд, казнь и весть об этом разлетелась бы по всему миру.
Кэм ничего не говорил Габриель, чтобы не тревожить ее. Она узнает все, что нужно, в свое время. Кэм твердо решил тем или иным путем забрать ее деда из Франции. И поскольку герцога вполне законно интересовала судьба Маскарона, он решил возглавить эту операцию. Если бы речь шла только о Маскароне, Кэм и пальцем бы не пошевелил, чтобы помочь ему.
Значение имело только счастье Габриель.
Он обидел ее сильнее, чем считал возможным. Ее молчание по поводу Луизы Пельтье совсем не радовало герцога, а только испытывало его терпение. Габриель бросалась к нему в объятия при первом прикосновении, при первом слове. Она не отказывала ему ни в чем, что по праву принадлежало ему как мужу. Но в ее поведении была сдержанность, осторожность, и Кэм не знал, как преодолеть этот барьер. Габриель прятала какую-то часть себя, которой не хотела делиться с ним, и это невыносимо раздражало герцога. Это была не та щедрость, которой он привык ожидать от Габриель. В каком-то смысле Кэм чувствовал, что это его предали.
Поначалу герцог был почти вызывающе непреклонен в решении никогда больше не обсуждать неприятную тему – Луизу Пельтье. Потом он изменил свое мнение, и когда они нежились в постели, отдыхая после бурных любовных ласк, как раз тогда, когда Габриель была наиболее уязвима, Кэм снова заговорил об этом.
Габриель перебила его.
– В этом нет необходимости, – сказала она. – Я простила, помнишь, Кэм? Забудь об этом. Я уже забыла.
– Тогда в чем дело? Почему ты так изменилась?
Габриель подарила мужу долгий поцелуй.
– Ты выдумываешь.
Кэм знал, что это не так, и не собирался принимать отговорок.
– Это потому, что я нарушил клятвы, данные тебе?
– Клятвы?
– Ты говорила, что мы обменялись клятвами перед Богом.
– Разве? Я не помню.
– Да, ты говорила это. Что ты имела в виду?
– Ничего. – Габриель потянулась, словно кошка, и Кэм прижал свое длинное тело к ней. – Наверное, я думала о дне, когда мы поженились.
– Что ты думала?
– Престранная вещь…
– Продолжай.
– Я почувствовала божественное присутствие. Помнишь, когда я встала на колени перед алтарем вместе с тобой? Я почувствовала присутствие. Мне хотелось молиться, но я не знала как. Это было глупо, правда. – Она зевнула и спряталась в его объятиях.
– Я не считаю, что это глупо.
Габриель немного приподнялась, чтобы лучше рассмотреть мужа.
– Ты веришь в Бога, Кэм?
– Конечно. Это тебя удивляет? – В голосе герцога слышалась улыбка, когда он сказал: – Думаешь, я настолько испорчен, что могу не верить в Бога?
– О нет, – ответила Габриель. Ее язык заплетался, а глаза слипались, – даже дьявол верит. – Голова девушки упала на плечо герцога.
Кэму пришлось немножко тряхнуть жену за плечи, чтобы привлечь ее внимание.
– Если мы повторим наши клятвы искренне, перед Богом, это удовлетворит тебя?
– Я и так довольна, Кэм, правда.
– Тем не менее…
Габриель приложила пальцы к его губам.
– В этом нет смысла, Кэм, – сказала она. – Бога нет, а если и есть, он не слышит меня.
Кэм был действительно потрясен этим спокойным заявлением и проявил больше грубости, чем хотел, когда усадил жену на кровати.
– Тебе заморочили голову всей это чепухой, которую несли Талейран и его головорезы во время революции. Бог существует, Габриель. Поверь этому. Не мы должны призывать к ответу Бога, а наоборот.
Глаза Габриель стали огромными от удивления.
– И это… говоришь ты, Кэм? – спросила она. – По твоему собственному признанию, прелюбодей и бог знает кто еще?
Кэм открыл рот и быстро закрыл его, проглотив гневный ответ. Прелюбодей. Герцог вслушался в это слово и решил, что оно ему не нравится. Он никогда не думал о себе в таком ключе. А теперь подумал и смутился. Ее невинно выпущенная стрела попала точно в цель.
– Да простит меня Господь, – сказал он. – Я не идеален. Но клянусь тебе, что, начиная с этого дня, никогда больше не обману твоего доверия.
Габриель заплакала, сначала тихо, потом не сдерживаясь, громко и судорожно всхлипывая. Кэм чувствовал себя беспомощным. Она затихла, когда он закрыл ее своим тяжелым телом. Но когда Кэм сказал жене, что каждый день благодарит Бога за то, что встретил ее, плач начался снова. И утешить Габриель было невозможно.
Кэм собирался увезти жену в Корнуолл, как только появится возможность. Ему до смерти надоел Лондон и глупые светские вечера. Он хотел вернуть свою жену, девушку, завоевавшую его сердце. Тысячу раз Кэм проклинал себя за то, что заставил ее играть роль герцогини. Габи чересчур хорошо научилась исполнять ее. Лэнсинг аплодировал новой Габриель. Кэм тосковал по прежней. «Я бы все отдал, – думал герцог, – чтобы вернуть ту дерзкую девчонку-сорванца, которая не знала, как скрывать свои чувства, по крайней мере, от меня». И новое обличье, которое Габриель носила, словно вторую кожу, – ее шарм, изящество, красота, доведенные теперь до лоснящегося совершенства, – не могли возместить то, что Кэм считал утраченным.
Перед мысленным взором герцога представала Габриель, одетая в мужские брюки, шагающая с уверенным и важным видом. Она никогда не боялась показать характер. И всегда принимала любой его вызов.
Словно наяву Кэм видел перед собой картину их первой встречи в Андели, когда Габриель, дрожащая от страха, подняла рапиру и предупредила его, что не хочет причинять ему вреда. Быстро сменяя друг друга, в памяти всплывали другие картины и впечатления. Габриель в штанах, верхом на лошади, летящая во весь опор по лугам Шато-Ригона. Габриель, нагая, словно Ева в раю, резвящаяся в водах Сены. Габриель, словно торговка, осыпающая его отборными ругательствами, после того как он поцеловал ее на ступеньках в замке Шато-Ригон. Габриель, руками и ногами отбивающаяся от него в тот незабываемый день, когда он сделал ее своей пленницей.
